Не придирайтесь к Галдаку ,зачем ставить диагноз,не зная чела,а читая его рассказы(заступаюсь...)

Добренький

Кирдык тебе на голову, за Лукьяненко. Он, конечно, бог. Но для меня как с другой планеты. Я не читал и не буду читать. Потому что муть. Насколько можно предположить. По обложкам. Выкинуть его к шорту. Бросай. А то закончишь каким-нибудь официантом, мечатющим по ночам мечтать о сверхсиле и путешествиях в другие миры. Ага, таинственное рядом. За занавесом другая вселенная.

А вокруг шеи петля.

VAZA


Полностью с тобой согласен. Знаю ее лично. Эта Галдак - ниче так девушка, красивая. И миниюбки умеет носить. Короче, отпадная. Я бы с ней в разведку пошел. Не суди, да не судим будешь, или как там у них, у древних евреев.
Короче, не придирайтесь к Галдаке. Все путем.

Вот, сегодня написал. Прошу любить и жаловать.

Даже.

Даже если небо упадет на землю…

Вот это настоящая чушь. Играет современный джаз, оказывается есть и такой, а я научился печатать намного быстрее. Это как бы пролог.
Давайте вместе подумаем, какой действительно здесь нужен сюжет, я не понимаю. Но я посараюсь. Уже третий раз постараюсь. И пусть весь мир подождет.


- Нет, ну знаешь, мне кажется, это слишком.

Я посмотрел а свою руку. На ладони лежало что-то круглое и черное. Золото.

- Это не золото, говорю я тебе.

Я упорно держу руку. Старик аккуратно ощупывает круглый черный комочек. Он пытается его понять, но даже ни на миллиметр не сдвигает, потому как боится, что я могу его ударить.

Старик старый и слепой. Такое ощущение, что он здесь появился мгновенно и исчезнет точно так же. Потому что я не верю, что он может где-то жить. Я смотрю и не верю.

Он продолжает изучать эту черную вещь своими чувствительными пальцами. Мне приятнее думать, что они очень чувствительные, чем что они не чувствуют ни черта. В последнем случае наша маленькая сценка стала бы настолько абсурдной, что была бы недостойна даже упоминания в «Даже». Он продолжает. И я продолжаю. Я его рассматриваю. Его волосы на голове. Его уши. Его нос. Все это я вижу сверху, и это естественно. Не могло такого случится, чтобы я смотрел на такого человека снизу.

- Парень, тебя обманули. Выбрось это. Это абсолютно никому не нужно. Это «ничто». Выбрось…

Он мне так говорит. А я теперь смотрю на прямоугольный проем, за которым меня ждет мир. машины и люди. Хотя, может быть, там не будет машин. Но люди будут. Я начинаю часто моргать. «Люди». Столько мыслей. Но все несвязные. Те самые, которые не стоит описывать, которые не стоит записывать. Оттенки и полутени. Бред, не нужный никому. Я вырываю свою руку у старика. Настолько я зол, настолько я решителен. Мне смешно от таких мыслей и я улыбаюсь. Я подношу этот черный комочек к глазу и долго его разглядываю. Я знаю, это не золото. Меня не обмануть. Мне самому себя не удалось обмануть. На этот раз. Я долго смотрю на него, хочу убедить себя в том, что это золото. Нет. Я смотрю вниз. Там пустыни, горы, топи человеческого лица, проем человеческого рта, все близко, этому я верю. Он ожидает. Я делаю шаг назад.

- Правильно, правильно. Выкинь это, сыночек. Незачем тратить здесь мое время. Я слишком занят.

Чем он занят?

- Я занят. Все заняты. Выкинь.

Он поворачивается ко мне в профиль. Я вижу его ухо, теперь уже не сверху. Еще шаг назад. Губы расползаются в виноватой улыбке. Я жду.

Он неожиданно начинает хохотать. Я вижу разрез его беззубого рта. Раньше это было не так заметно. А теперь – очень. Картинка влетает в глаза, по каналам – в мозг, сознание, душу.

- Ах-ха!

Это он вроде как посмеялся. И я сделал еще шаг назад. Теперь он весь во внимании. На меня по-прежнему смотрит его правое ухо. Еще шаг.
Я бросаю эту дрянь и убегаю. Бегу без оглядки. До проема, забегаю за угол и резко останавливаюсь. Мне интересно. Как можно тише, не шоркая ногами об пыльный асфальт тротуара, поворачиваюсь так, чтобы принять наиболее удобную позу. Высунуть голову и посмотреть…

Так и делаю. Смотрю. Он там. Вдалеке, но видный отчетливо. Черная масса, движется резкими ловкими «взмахами». Всем телом. Она копается там, куда я бросил этот комочек. Через несколько секунд его рука взмывает вверх, там, между большим и указательным пальцами что-то есть. И можно догадаться, что это. Хотя он мог с таким же успехом найти любой другой черный комочек мусора, я все равно думаю, что он нашел именно «золото». Без особых усилий фигура взгромождается на стул, на котором сидела раньше. Может, сидела вечность, может, и стул столь же временен, что и старик. Мгновение. Он медленно, будто растирая позвонки в порошок, поворачивает ко мне голову. Правое ухо начинает медленно исчезать, как исчезает луна из ночи в ночь. И я отпрянул, вжал в плечи голову сделал пару шагов назад, на тротуар. И наступил на ногу.
Я посмотрел вниз и увидел, как мой ботинок грубо подошвой давит чью-то красивую туфлю. Я подпрыгиваю.

- Извините.

-Ай… Будьте осторожней.

Женский силуэт начинает удаляться. Я смотрю на него таким потерянным взглядом. Я виноват. Настолько, что силуэт даже не в фокусе, мне стыдно посмотреть на него напрямую. Не знал, что такой взгляд ощущается.

Она оборачивается. Видит меня. Похож ли я в такие моменты на маленького щеночка? Хотя бы взглядом? Что заставило ее развернуться и подойти ко мне. Она немного выше меня. А может точно такого же роста, просто я редко вижу высоких женщин. У нее бежевая сумка в руках.

Теперь она нас разделяет.

- С Вами все в порядке?

Мне хватило храбрости ответить. Я вовсе не хочу вызвать чью-либо жалость.

- Да. Все в порядке. Спасибо за беспокойство.

Зря я вздумал произнести такую длинную фразу. Было слышно дрожание моего голоса.

Может быть он у меня все время дрожит, это же ничего не значит.

- Точно? Могу я чем-нибудь Вам помочь?

Такие вопросы… Мне абсолютно нечем ей ответить.

- Нет, спасибо. Все хорошо. Эммм… Подскажите, который час?

Напыщенная фраза. Мы одновременно поворачиваем головы в сторону высокого Серго здания около трехсот метров в длину. На крыше красными цифрами высвечено время. Нельзя сказать, что у меня плохое зрение.

- Шестнадцать пятнадцать.

- Спасибо.

Как глупо с моей стороны. Как доброжелательно с ее. Она улыбнулась и с легкостью развернулась и пошла легкими шажками вперед, вдаль от меня. Вновь обернулась и показала ладонь. Это значит – счастливо. Я только теперь осознаю, что до сих пор стою рядом с тем проемом, и в это же мгновения начинаю куда-то быстро идти. Но не за женщиной. Я хочу поговорить сам с собой:

- Нет, все не так… Все не так.

Эти слова складываются в какое-то заклинание. Заклинание возносящее всю неуклюжесть моего бытия на какой-то более высокий уровень. Но почему неуклюжесть. Все органично. Все продуманно. Кроме двух вещей. Кроме начала и конца. Нужны ли они, столь обязательны ли? Я хочу свободы, потому преднамеренно от них избавляюсь. Жизнь слова представляется сейчас той же жизнью, что и настоящая, но в зеркале. Не в обычном, а в том, которое не искажает, но что-то теряет. Неуловимое.
Я потираю подушечки большого и указательного пальцев друг о друга. Что? что? …?

Я сижу на лавке. На скамейке. Сижу и пытаюсь что-либо осознать. Ветер. Холодно. Действия. Провожаю взглядом прохожих. Ищу красные туфли. Ищу бежевую сумку. Наверно, сейчас мой взгляд не похож на взгляд щеночка, да и прохожих не так уж много. Виноват сильный ветер. Но всему свое время. Даже ему. У меня в кармане лежит бумажка. Большая. Вроде таких листков, что вырываешь из специального блокнота и лепишь куда-угодно. Клеящий край загнут, чтобы не прилипнуть к карману. В другом кармане – конверт. Возможно, очень важный, возможно, нет. Но этого не его драма.

На бумаге – адрес, фамилия. Нужно доставить конверт на место в нужное время. Все просто. Просто я не умею рассчитывать время. Я в нем теряюсь. Потому я и сижу зря на лавке, хотя мог бы сейчас писать. Да. Ведь я очень долго собирался. Можно было взять с собой тетрадь и огрызок карандаша. Может, найти мелок и попробовать этот чистый в своей простоте асфальт? Нет. Написать на нем что-либо – мне представляется это жестом отчаяния. Во мне нет отчаяния. Ни капли. Мне не хочется выть, не хочется петь.
Возможно, именно в этом вся проблема – мне не хочется. Но, может мне хочется, только чего? Это все глупо.

- Это все так глупо…

Я поднимаюсь со скамейки и иду, ориентируясь по номерам домов, к нужному мне адресу.

- Ничего не происходит. Это действительно глупо.

Но это правда. Это наша реальность. Нельзя от нее отворачиваться. Как можно думать о том, что все хорошо, когда все – ничто, а вокруг пусто. Такой бред…

Мне очень повезло, приходится идти против ветра. Но он не подхватывает и не уносит далеко в небо, он давит, заставляет сжиматься. Я все уменьшаюсь и уменьшаюсь. Я маленький как поганка. Красок.

Дом передо мной. У меня на самом деле есть часы, очень хорошо, что та женщина не заметила их у меня на руке. Если бы заметила, не показала бы ладонь. Двадцать пять минут. Это очень много. Можно еще побродить по улице, на этот раз так, чтобы ветер был в спину. Но нет желания. А охранники не знают, когда мне нужно доставить конверт. Они даже про него не знают. Да и стоит ли он того, чтобы уделять ему внимания. Бумажка, завернутая в бумажку. Скука, а не вещь. Я подхожу к дому ближе, двигаюсь в сторону подъезда.

Хотелось бы, чтобы он меня напугал, встряхнул, но нет. Я спокойно смотрю, как спокойно он приближается. Все как всегда.

- Куда идете?

- Мне вот нужно доставить…

Намеренно умалчиваю что конверт, это так неважно.

- Доставить… Я курьер.

- Какая квартира?

Говорю номер, спрашивают фамилию, называю ее. Он не смотрит никаких списков. Он смотрит на меня. Если я замнусь или скажу – не знаю, не пустит. Как хорошо, что я чувствую бумажку в кармане. Но если иметь немножко больше наглости, то могут впустить и так. Надо будет попробовать.

- Проходите.

Указывает на подъезд. Я четким шагом иду туда. Хотя мне и неловко, я знаю, что он смеряет меня взглядом. Профессия такая. Дом новый. Захожу в лифт. Лифтов здесь много – шесть. Как хорошо, что один стоит на первом, а то пришлось бы метаться и ждать, какой из них приедет. Нажимаю кнопку нужного этажа. Поднимаюсь. Тихо и плавно. Если бы я летал на самолетах или весь рабочий день стоял у какой-нибудь дробильной машины, то был бы благодарен за такую тишину. А так как я практически никто – мне неудобно. Мне даже жаль, что я не пошел пешком. Четырнадцатый этаж. Двери открываются и перед глазами число – 14. Красными угловатыми цифрами на бежевой стене. Как обычно. Я не захожу в общий для квартир на этаже коридор, а иду на лестницу. Там можно что-нибудь найти. Я ничего не нахожу. Сижу на ступенях, вокруг чисто и пусто. Нет ни оберток, ни пачек сигарет, ни бычков. И тихо. Я, конечно, не слышу стук своего сердца, но осознанно начинаю дышать не очень глубоко, чтобы меня не было слышно. Все это длится пять минут.

Я пытаюсь заставить себя подумать о какой-нибудь книге, книге, которую я напишу. О свежих идеях. О сочетаниях слов. Но ничего этого нет.

Просто нет. И мое воображение словно порождает холодный альпийский воздух. Настолько все чисто и пусто. В моей голове. Можно потрепать волосы на голове, можно смотреть долго на свои руки или на ступени ниже. Все можно.

Тишину разрывает грохот. Это не неожиданно. Я в городе, вокруг меня сотни людей. Не стоит даже надеяться, что ни один из них не заявит о своем существовании внушительным БАХ. Это просто хлопок двери, не взрыв. Но это колебания воздуха, это словно крик – я есть! М-да. Мне точно не хватает блокнота или тетради. Некоторые люди вообще имеют маленький ноутбук. В любом месте они могут сесть, положить ногу на ногу и творить. Или попытаться творить. Может, мне нужен ноутбук? У всех писателей была печатная машинка. Она приятно щелкает под пальцами, когда жмешь клавишу. Я могу только предположить, но хочу верить, что такие щелчки действительно существуют. И что они такие живые, что заставляют щелкнуть еще и еще раз. Вот тебе и роман. А потом листки можно скреплять чем-нибудь и класть, к примеру, на стол из красного дерева.

Дверь хлопнула после того, как ее толкнул мужчина с собакой. Не понятно, почему он не дождался лифта. Неужели, ему тоже не по душе этот тихий лифт? Как и мне? Да уж, представляю, что значит каждый день несколько раз в нем кататься. При этом лифтов так много, что очень мало шансов кого-либо встретить. Тихое одиночество. Мужчина практически тащит собаку и прыгает через три-четыре ступеньки. Он начал где-то на десятом этаже, значит он довольно быстро одолеет эту однотонную, однообразную, скучную лестницу. Настолько чистую, что негде даже поскользнуться.

Внезапно топот прерывается, скулит собака. Через секунду матерится мужчина. Громким и сильным голосом. Я расслышал каждое слово, букву, даже уловил все тонкости интонации. Но дальше я это терпеть не захотел. Иду обратно, к квартире. У меня еще семь минут, но мои часы могут и отставать. К тому же все любят, когда я доставляю эти вещи заранее. Они думают, что этим самым я или человек, который мною руководит, выказываем свое уважение перед их персоной. Да, семь минут – отличный предупредительный знак – мы Вас уважаем, ценим и так далее.

Я захожу в коридор и неожиданно попадаю в тесный круг людей. Человек 15 толпятся перед дверью в ту самую квартиру, куда мне нужно доставить вещь. Они только что нажали звонок и ждут, когда им откроют. Это чувствуется, можно это определить даже по тому, как они дышат. Меня никто не замечает. Я не удивлен, но все-таки тревожусь. Вдруг они меня заметят и резко повернут в мою сторону головы. Я окажусь виноватым, вроде как хотел затиснуться в их компанию. Надо было кашлянуть, что ли. Как раз я собрался это сделать, но дверь открылась, послышались громкие приветствия, крики, смех.

Люди вокруг меня оживились, задышали полной грудью. Мой мелкий кашель бы здесь просто утонул.

Люди начали заходить в квартиру и так получилось, что я зашел вместе с ними. Я не хотел, так получилось. Мне в голову пришло, что эти люди сами друг друга мало знают. Поэтому я получил улыбку от одного мужчины. Наши лица оказались рядом, когда мы развязывали шнурки. Я дела это исключительно чтобы не стоять прямо, когда все остальные нагнулись. Он очень мило улыбнулся. Красивые ровные зубы, тонкие губы, серые глаза. Потом все поднялись и ушли в какую-то комнату. И я остался один. Один в коридоре. М-да. Не было другого выхода, кроме как пойти за ними. Прямо замкнутый круг какой-то. Я появляюсь в проеме. В тот же самый момент на меня устремляются больше десятка пар глаз. У меня едва не подкосились ноги, отчего пришлось схватиться за дверной косяк, придавая себе стойкости. Получилась очень наглая поза, как будто они и должны были меня ждать.

Как хорошо, что я оделся в темные тона. Какой-нибудь оранжевый вязаный свитер выдал бы меня в миг. Но я услышал:

- Прошу, присаживайтесь поскорее.

Я сел на предложенный мне уголок дивана. Очень удобного, если признаться. Люди вокруг оживленно разговаривали. Мне повезло, не было никаких специфичных тем, не было даже жизненных терминов биржевых маклеров. Говорили о машинах, о пробках, о жизни, о всякой ерунде, даже о погоде. Я услышал поблизости:

- … было так весело, мы повалились все трое прямо на пол, эта женщина на меня, а я на какого-то пузатого типа. Ох, не повезло же ему. Я наверно попал ему локтем точно в желудок. Он бы, наверно, закрутился там от боли, если бы мы не держали его так крепко…

Я принял позу заинтересованного человека, слегка наклонился к говорившему и даже склонил голову чуть набок. Но вмешиваться не стал. Это было бы просто нагло с моей стороны. Я изредка оглядываюсь по сторонам. Лица, лица, пиджаки, рубашки… Часы.

Я сжимаю руки в кулаки, потому как неожиданно встречаюсь взглядом с женщиной. Она не просто осматривает всех, она остановилась именно на мне. Я такой маленький, меньше чем под холодным резким ветром, дующим прямо в лицо, проникающим под одежду, проникающим сквозь тебя. Она улыбается. А я смотрю на ее губы, которые ярко окрашены, на них настолько приятно смотреть, что я не хочу отрываться. Ведь часто в губах главное форма, часто цвет. А сейчас мне было важнее настроение этих губ. Этих губ, которые мне улыбались. Хотелось напомнить себе, что конверт лежит все еще в кармане пальто. А в другом кармане бумажка.

Но я все больше думаю – хорошо, что я оделся сегодня так прилично. А еще я смотрю в ее глаза и начинаю улыбаться. Потому что чувствую себя просто необычно глупо. Я могу засмеяться, но это может просто поднять волну смеха в такой компании, а потом все опять же посмотрят на меня и молча спросят – чего-же было смешного? Я ощущаю всем телом ее взгляд, поэтому начинаю неосознанно выпрямлять спину, плечи шире и так далее. Отчего нам обоим становится еще смешнее.

В конце концов я не выдерживаю, откидываюсь на спинку дивана и стараюсь успокоиться. Тяжело. Ведь все мы тут как дети, я смотрю на эти возбужденные лица, на эти эмоции, на эти мгновенные обиды, эти мгновенные радости. Я смотрю на ее волосы, а она не отрываясь смотрит на меня. Может быть, она не в первый раз здесь, может, это ей порядком надоело. У нее золотистые волосы, она их собрала наверх и сделала что-то невообразимо милое. У меня даже сердце ёкнуло. Они наверно очень красиво рассыпаются. В тот самый момент, когда я готов был уже покраснеть, что случалось со мной совсем не часто, пришло мое спасение.

Хозяин квартиры громко сказал:

- Долго мы будем его ждать?

Все мигом затихли. Наблюдали как она достает мобильный телефон, набирает номер, ждет ответа. Я тоже смотрю, но чувствую взгляд, мягкий и не серьезный, скользящий по моему подбородку.

- Ты не приедешь???

Хозяин так жестикулирует, что мне кажется, когда он прекратил разговор, мы должны были ему поаплодировать.

- Он не приедет, представляете…

Все начали медленно двигаться в прихожую. Обуваться и одеваться. Я проскользнул первым и быстро накинул на себя плащ, сунул ноги в ботинки и вышел за дверь. В коридоре завязал шнурки. Я думал, что делать дальше. Внезапно, в голову пришла идея. Я открыл дверь, вновь зашел в прихожую и незаметно положил письмо на столик. Оно больше не давило мне на душу. Я выходил, и в голове моей вертелась идея убежать отсюда, пока вся афера не провалилась. Закрывая дверь, почувствовал, что кто-то мешает мне это сделать. Я увидел выглядывающие из-за двери чьи-то хрупкие ногти, накрашенные ярко-красным лаком. Я отпустил дверь, и она начала отворяться. Цок каблука о пол коридора. Второй.

Она вышла прямо за мной. Закрыла дверь.

Я на самом деле считаю, что мы большие дети. Но даже дети неловко себя чувствуют в таких ситуациях. Но если вообще не прибегать к теории, так я был просто в растерянности. Упасть на колени? Поцеловать руку?

Убежать, прыгая через ступени на лестнице? Нет. Все абсолютно глупо. Я абсолютно глуп.

Она сделала еще один шаг-цок:

- Привет…

Улыбка.

- А ты теперь с нами всегда будешь ходить?

Еще улыбка, по этой я понял, что по крайней мере она не против того, что я вот так к ним примкнул. Все таки я был поражен тем, как она легко начала со мной беседу. Какой же я нерешительный. Уж кто-то здесь большое дитя – это я.

- Да, мне у вас очень понравилось.

Я попытался пошутить. Не дождался ее улыбки, так как что-то начал открывать дверь. Она мигом заставила взять себя под руку. Таки образом мы встретили всю компанию вдвоем. Но нас практически не заметили. Разгорелся спор о члене компании, который не приехал и заставил их ждать в этой неуютной квартире. Поехали на шести лифтах. В один из них забились – я, эта женщина и двое угрюмых ребят. Они были в очках и разыгрывали перед нами маленькую трагикомедию. Воротили нос друг от друга так, что в конце концов едва не вжались в противоположные стенки. Опять же, эти тихие лифты.

Вышли на улицу, все тот же ветер, все тот же холод. Ко всему этому неожиданно добавился голод. Мы незаметно отстали от всей группы. Добираться, насколько я понял, собирались пешком. Но возник вопрос – куда.

- Извини, пожалуйста, а куда они идут?

- Мы идем к Лидии Владимировне. У нее свой ресторан.

Мне это абсолютно ничего не объяснило. Хотелось подальше от этой толпы. Нужно было домой. И поесть.

- Извините меня пожалуйста, мне, пожалуй, нужно идти домой. Поэтому я пойду, хорошо?

Я попытался отделиться от этой красотки и пойти куда-нибудь в другую сторону, дабы побыстрей добраться до метро. Но она неожиданно сильно держалась за мою руку. Я с удивлением посмотрел на нее. Она улыбнулась мне и доверительным тоном сказала:

- Кстати, меня зовут Марина.


Хорошо, что захотелось спать. Еще сам не знаю, чем все кончится.

Читается чуть тяжеловато /Ну, это вполне может быть из-за тяжкого рабочего дня и недоспа /, но интересно
С удовольствием прочитал бы продолжение

Добренький
Ну, и у Лукьяненко есть вещи не очень хорошие
Хотя он мне очень нравится
Как не бывает идеальных людей, так не бывает и идеальных писателей

Pand

Спасибо за комментарий. Действеительно, читается наверняка тяжеловато. Просто надо немножко вспомнить что это такое, писать. Так, первые абзацы для разминочки. Просто в моей этой импровизации не так уж и просто удумать, что же должно быть дальше.

Итак, сегодня еще одна часть. Жду ваших мнений. Завтра опробую написать еще.

итак, она там сказала


- Кстати, меня зовут Марина.

Очень сложно сказать, что я должен думать в этой ситуации. Сами понимаете, я себя считаю вроде нормальным человеком, поэтому вырывать свою руку из объятий пусть и незнакомой, но красивой женщины и убежать, сверкая пятками, куда подальше я считаю не очень вменяемым поступком. Осознав это я уронил сердце в пятки. Потом долго пытался его подобрать, в то время как меня уже вели к какой-то женщине. В какой-то ресторан.

- Очень приятно, Марина.

Я почти дрожал, но дрожь затихала где-то внутри, отражаясь только на том, что я боялся говорить громко. Голос мог сорваться на писк.

- А меня зовут Виктор.

- Очень хорошо, Виктор.

Я не мог с ней согласиться, с Мариной, мне так хотелось есть, что на глаза начали наворачиваться слезы, чувствовалась такая легкость, что я побоялся улететь. Очень кстати пришлась ее рука, прочно удерживающая меня на поверхности. Но чем это обернется? Хочется знать.

Рядом все так же цокает она, высокая. Как и все – в черном пальто, с поясом, охватывающим ее талию. Можно было бы сказать, что это выглядит очень симпатично. Но не хотелось опускаться до банальностей. Она, наверняка, сама это знала. Весь ее вид показывал мне, что она знала очень много, а уж про себя, наверное, все. Становилось все интереснее, как много она смогла узнать обо мне за эти несколько минут. Как всегда разговор не завязался. С моей стороны. Зато она неожиданно начала:

- Какая скука…

При этих словах ее зеленые глаза блеснули в лучах солнца. Придется сказать, но это было заходящее солнце. Она моргнула. Я обомлел. Она, что очень удачно, этого не заметила.

- … ненавижу эти бессмысленные сборища, эти глупые однообразные разговоры…

Я старался следить за дорогой под ногами, но все мое внимания захватила ее мимика, ее выражение моментной ненависти, затем прощения, затем спокойствия.

- …это бахвальство и заискивающие взгляды. Мне грустно, мне жаль их.

- Но все же Вы с ними ходите, Вы и сейчас с ними. Идете в этот ресторан…

Я предполагал, что она сейчас начнет рассказывать, что же на самом деле меня там ждет, но нет.

- Хватит уже с тебя этих «Вы». Мне самой все это так противно. Представляете, они сами меня практически не замечают. Теперь и ты с нами – с людьми в костюмах и пальто. Людьми с постоянной улыбкой. С кредитными картами. Смешно…

Она сказала «смешно», но, по ее словам, смешно не было совсем. Неужели она одинока. Я не верю. Я попробовал еще раз вглядеться в черты ее лица, разобраться, что она ощущает. Что у нее за душой. Не много ли я захотел? Наверно, много.

Это все больше и больше перестает быть похожим на игру одного актера перед самим собой, этот наш разговор. А я привык к обратному. Она все чаще пытается поймать мой взгляд. Но дело в том, что я ощущаю себя таким потерянным. Мне кажется, что если бы она и поймала его – не нашла бы ничего, кроме смуты моей души. Как она мне самому надоела. Эта смута. Мне захотелось что-нибудь сказать, чтобы хотя бы в нашем разговоре она не была одинока. Хотя, с чего я взял, что она одинока?

- Мне кажется, что не такие уж они и плохи люди. Мне ваше собрание показалось интересным. По сравнению…

- А чем ты занимался до этого? До того, как пришел к нам?

- Я гулял. Гулял по городу, сидел на скамейке, сидел на ступенях лестницы в том доме.

- В такую погоду… Действительно, лучше уж посидеть на чьем-нибудь диване.

Я промолчал.

- Ты мне показался таким смешным там. Просто так. А теперь вижу, что на самом деле все не так просто. Тебя, может, что-то тревожит.

Я глубоко вздохнул.

- Я сам не знаю, что меня тревожит.

- Это все осень.

С этими словами она проскользнула в открытую стеклянную дверь. Я вновь вздохнул и поспешил за ней. Сдал верхнюю одежду в гардероб и спустился по длинной лестнице в зал. Передо мной, ниже по лестнице виднелись ее невообразимо красивые волосы. Зал был круглой формы. В точном порядке стояли столики для двух человек каждый. В середине же зала выделялся большой круглый стол. Все садились за него. Но Марина увлекла меня за один из маленьких столиков. На нас оглянулась пара человек из компании, но они лишь улыбнулись.

Мне неизвестно, что на самом деле означает подобная улыбка. Как бы не хотелось, чтобы она выражала некое сожаление или являлось на самом деле ухмылкой. Мне стало немножко нервно.

За столом появилась дама лет пятидесяти (я плохо разбираюсь в возрасте) и начала руководить обществом. Она, мне кажется, и была той самой хозяйкой ресторана. По моему, этот факт вовсе не обязательно должен влечь за собой присутствие такого выреза. Может, это ее дело. Но меня отвлекли от этих мыслей:

- У тебя, наверно, и денег нет с собой, да?

Как ни стыдно было это говорить:

- Да, практически нет.

- Хоть ты и альфонс, но придется тебя угостить, а то ты такой бледный.
Она была права, будь я свободен, давно бы уже уплетал сухой нарезной батон где-нибудь посередине зала станции Таганская. Когда к нам пришел официант, она очень долго что-то ему объясняла. В результате на столе появилось множество блюд, с виду очень аппетитных. А главное, среди тарелок ловко уместилась бутылочка красного вина. Наполнили бокалы.

Чтож, подумал я, это, конечно не самый лучший вариант – пить на голодный желудок, но нельзя показать себя невежливым. Особенно, когда угощают. Мы молча чокнулись бокалами, и через секунды вино уже теплилось в моем желудке…

Я старался есть аккуратно, но быстро, потому как был крайне голоден. Женщина все просила разлить вино по бокалам, что делалось официантом в тот же момент. В итоге первая бутылка была пуста.
Появилась вторая, я поймал еще одну улыбку с соседнего большого стола, Марина отпустила официанта после того, как он один раз наполнил наши бокалы. Мне стыдно признаться, но мои глаза к этому моменту, однозначно, блестели. Даже мой немузыкальный слух ласкал мягкий джаз, который сопровождал нас с того момента, как мы здесь появились.

Нет, мне кажется, все-таки вечер получился неожиданно приятным.

- Спасибо за такое теплое знакомство, Марина.

- Ну что ты, представь себе, мне наконец удалось получить хоть какое-то общение в этом сером кругу лиц.

Мне стало неловко, мы едва ли обмолвились парой фраз, да и то на самые общие темы. Неужели ей так не хватает разговоров с людьми? Мне все не верится. Она удаляется, и лишь после того, как она встала, я понимаю, что она пьяна. Не совсем, но могу догадаться, что она уже готова говорить на любые темы. С другой стороны, я не сильно превосхожу ее в ясности ума.

Пока ее нет я слежу за большим столом. Там уже много раскрасневшихся лиц. Все те же разговоры. Громкие, веселые, все более свободные. Еще парочка веселых взглядов. Кто-то неожиданно говорит мне, перегнувшись через спинку стула:

- Может, присоединитесь к нам?

- Нет, спасибо.

Получилось немного грубо и невежливо. Но просто мне больше нечего было ответить. Вернулась она. И потянула меня за руку, заставляя встать. Потом властно повела за собой. Мы прошли несколько коридоров, открыли несколько дверей и оказались перед лифтом. Опять тихий лифт.

Она немножко слышно дышала, я едва не почувствовал ее дыхание на своей шее, так как она изучала мое лицо, прислонившись к стенке. Я же стоял к ней боком, отважно смотря на числа, показывающие, какой этаж мы проезжаем. Не решился посмотреть на нее. Не знаю, почему.

Мы вышли на четвертом. Еще несколько коридоров, просто удивительно, какое это большое здание. Мы выходим на огромную открытую площадку. Это невероятно.

Открывается такой вид, что я открыл широко глаза. Над нами было темное осеннее небо, внизу яркая, кричащая красными огнями машин дорога, а впереди – крыши низких домов, метрах в ста от нас взгляд упирается в стеклянную поверхность высокого здания, скорее всего, делового центра. Марина, не обращая на все это внимания, проходит прямо к поручням. Я немного отстал, но догоняю ее. По-прежнему воет осенний, холодный ветер. Он заставляет меня поежиться. Потом я посмотрел на нее. Ей, видимо, был безразличен этот холод. Мне не думается, что это платье действительно ее грело. Я встал к ней лицом, чтобы заслонить ветер. Предлагать ей свой свитер показалось мне неуместным, она бы в миг отказалось от этой услуги.

Из сумки были извлечены пачка сигарет и зажигалка.

- Ты не куришь?

- Курю. Можно попросить у тебя…

Она даже не дослушав вручает мне тонкую длинную сигарету. Зажигалка долго не хочет вырвать из себя пламя под этим ужасным ветром. В конце концов, я беру ее из очаровательных рук, в результате через десять секунд мы затягиваемся. Она смотрит вперед, мне кажется, так далеко, что даже деловой центр не мешает ей разглядеть линию горизонта. Мы молчим до того момента, когда это становится слишком утомительным.

- Я очень удивлен тем, как ты повела себя при нашей встрече. Зачем я тебе понадобился?

- Ты действительно хочешь это знать?

- Мне это интересно…

- Ты мне не нужен. Мне никто и ничто не нужен.

Её слова немного заглушает ветер, но ее холодный безжизненный тон меня поражает, его ничто не может скрыть. Она долго смотрит на меня. Я стараюсь выдержать этот взгляд зеленых глаз. Она отворачивается, кладет локти на периллы. Опускает голову. Видно, как в ее глазах отражается свет проезжающих внизу машин. Как хорошо, что их шум тоже сбивает ветер. Марина стоит так двадцать секунд, затем зажимает глаза, почти отпрыгивает от перилл, вскидывает голову. В тот же момент по-настоящему сильный порыв ветер, будто сопереживая ей, обрушивается на нас, взрывает ее сложную прическу. В воздухе что-то блестит лишь мгновение, наверное, шпилька или две.

Её волосы разливаются по плечам, сначала располагаясь на них как вздумается. Но следующий же порыв ветра аккуратно раскладывает их.

- Ой…

С этими словами она поворачивается ко мне.

- Как же я глупо поступила, всю прическу испортила, да? Она и так еле держалась.

- Нет.

Я немного опешил.

- Тебе так очень идет.

При произношении пытаюсь вложить в слова самое искренне чувство восхищения.

- Спасибо.

Она сделала шаг ко мне.

- Ты совсем ничего мне не говоришь…

- Я не знаю, что можно тебе сказать. Я потерялся. Все мысли размыты.

- Что же с тобой такое случилось?

Тон ее голоса становится немного веселым.

- Я даже еще не определился, что на самом деле со мной. Просто мне сложно об этом думать.

- А чем ты занимаешься?

- Я сейчас никем не работаю. Почти. Иногда развожу посылки. Курьер.

- Забавно. Так вот как ты туда попал.

Она улыбнулась.

- Это так смешно. Но ты ведь не жалеешь, что все так сложилось?

Она сделала шаг ко мне.

- Нет.

Я сказал это как можно тверже.

- Представляешь…они меня почти не замечают, а мне так одиноко. Все так серо вокруг. Я прихожу домой и не знаю, что делать. Чем занять себя. Все силы как будто вязнут в этой работе. И так каждый день, каждый день…

Ее руки опускаются низ. Она делает еще один неуверенный шаг и теперь смотрит на меня снизу вверх. Ее глаза предстают перед моим взором во всей красе. Никаких эпитетов в голове. Никаких сравнений. Это просто красивые зеленые глаза, в которых светится душа. Это меня греет.

- Как хорошо, что ты мне подвернулся… Ты хотя бы не говоришь все эти банальности, чтобы как-то испортить мой монолог.

- Мне кажется, что это вовсе не означает, что я умный и хороший. Просто я не знаю, что тебе сказать, что тебя интересует.

Она улыбнулась.

- Меня интересую только я. Я. Моя персона. Не ты же.

Она хохотнула, увидев как я на нее смотрю.

- Да и тебя тоже, я думаю, интересуешь только ты сам. Ты, ты, ты… Ах. Скажи мне, что я не права. Солги мне.

Сейчас я понимаю, насколько она пьяна. Это придает мне уверенности.

- Ты мне не просто интересна, ты заняла все мое сердце…

Я произношу это медленно, в конце даже сам чуть не смеюсь над своими словами.

Она неожиданно падает мне на грудь, кладет руки на плечи и вжимается в меня.

- Ты такой хороший лгун… Ты сам признаешь, что лжешь.

Секунду она молчит, а потом начинает всхлипывать. Я держусь ровно, жду молча все три минуты. Решаюсь погладить ее волосы. Но когда эта идея приходит мне в голову, она уже отошла от меня, достает салфетки из сумочки. Шутя говорит:

- Какая чудесная луна.

Не вижу никакой луны. Очень темно. Я вновь смотрю на нее. Она стоит передо мной, в трех шагах от меня. Волосы немного растрепаны, но она как раз их поправляет. За ней стоит черный силуэт. Он к ней приближается сзади. Я задерживаю дыхание. Но тот, кто скрывается за этим силуэтом, замечает, что я его раскрыл. Силуэт метается вправо, потом наталкивается на дверь и направляется назад, вскакивает на периллы и спрыгивает вниз.

Я резко перевешиваюсь через периллы и пытаюсь рассмотреть, куда падает силуэт. Но его там нет. Марина встревожено берет меня за руку.

- Что там?

- Ничего.

- Пойдем отсюда.

Я и не заметил, что она замерзла. Какой же я эгоист. Следил только за своими переживаниями. Мы вернулись в зал. В лифте Марина дрожала, но я понимал, что не имею права ее обнять. На самом деле мы вовсе не близки. Мы абсолютно чужие друг другу.

В зале играет Вивальди. Теперь я точно знаю, что это не живая музыка. Скрипки и виолончели подают голос из маленьких колонок, подвешенных близко к потолку. Как это грустно. Мы садимся за столик и тянем время. Складываем салфетки, перекладываем вилки с места на место, смотрим по сторонам. Потом время кончается, и вся компания собирается на улицу. На улице марина целует меня в щеку и садится в такси. Уезжает, одна.

Я словно выброшен. Некоторые мужчины в пальто подают мне руки и я их слабо пожимаю. Потом я сворачиваю в переулок, подальше от этого ресторана. Позади меня остается большой, будто стеклянный деловой центр. Я иду в направлении метро, так мне кажется. Холодно, руки мерзнут, и я сую их в карманы пальто. Там я нащупал бумажку с адресом. Ту самую. Я вытащил ее, смял и бросил на асфальт.

Я очень быстро наткнулся на станцию метро, что немного меня огорчило, потому как я надеялся еще немного побродить на холоде, предаваясь самобичеванию. Но я все же спустился вниз и сел в поезд. Сделав несколько длинных пересадок я в конец растерял остатки настроения. Серее серой тучи я сел на свою ветку.

Ехать нужно было до конечной. К счастью, было достаточно поздно, так что мне не пришлось толкаться целые полчаса. Я, конечно, не сел, но все-таки встал свободно, облокотившись на двери вагона. Это дало мне возможность размышлять. Но было ли о чем?

Надо было сначала придумать то, о чем потом можно было размышлять. В голове пусто. Я сам едва не засыпаю от своих угрюмых мыслей. Потому что все предельно ясно. Этот вечер с Мариной, то, как он начался, то, чем он закончился. Все так логично. Все понятно.

Мы едем не в туннеле, а под небом. Теперь я знаю, что на улице идет дождь. И это тоже не самая радостная весть. Я стою и стою…

Подъезжаем к конечной. Несколько людей стоят ко мне лицом и смотрят недовольно. Выход с этой стороны. они думают, что я не знаю, будто я мешаю им пройти. Хотя поезду ехать еще секунд двадцать. Вижу, что дождь еще сильнее. Он не проливной, но может искупать такого человека как я в минуту. Открываются двери, я разворачиваюсь и буквально выпрыгиваю из вагона, чтобы меня ненароком не снесли и не затоптали. Только спустившись по лестнице и пройда по темному переходу понимаю, что уже довольно поздно. Приходится стоять в очереди на автобус.

Унылый зеленый зверь тащится через мост, поворачивает то налево, то направо и выбрасывает меня на холодную улицу. Здесь тоже пусто. Люди разбредаются по домам каждый к своему. Ветер почти утих, но дождь льет непрестанно. С удовольствием открываю дверь подъезда и ныряю внутрь. Тишь. Звеню ключами. Скрипит лифт. Через секунды я дома.

Замок закрыт, вещи брошены на кресло. Чай с бутербродами выпит. Либо я никак не могу согреться, либо в квартире действительно холодно.

Разбираю кровать, если вдруг мне захочется спать. Но пока не хочется. Поэтому я включаю компьютер. Открываю файл, и передо мной выползает белый лист.

На нем должны появиться буквы. Которые я должен написать сам. Ведь у меня достаточно времени, чтобы что-нибудь написать. Но в итоге, я сдаюсь, минуту посмотрев на этот лист. Закрываю его, выключаю компьютер и ложусь спать. Не спится. Как и каждую ночь. Открываю окно, потому что мне кажется, что душно и вновь ложусь под теплое одеяло. Теперь я знаю, что лишь в некоторых квартирах горит свет. Все уже спят. Либо мучаются также как и я.

В итоге я засыпаю просто от безысходности. Потому, что делать больше нечего. Да и голова постепенно становится тяжелой от вина. Посплю.


Ок жду ваших комментариев.

В общем, спасибо за комментарии. Премного благодарен.
Я продолжаю. Итак, герой, он заснул и...

Посплю.

Мне снился сон. Можно даже сказать сны. Несколько, бессвязные. Помню лишь, как мне приснилось, что я сильно сжимаю зубы, настолько сильно, что они у меня крошатся. Что ни говори, но я даже во сне люблю свои зубы. Потому проснулся я немного расстроенным. Пришлось некоторое время потратить на проверку, все ли с ними в порядке. Проснулся я рано, а это значило, что я продлил свой длинный день невообразимой скуки.

После ванной я выпил чашечку кофе (что было совсем не обязательно, вполне возможно, мне удалось бы заснуть еще утром и не просыпаться до следующего дня), съел свои ежедневные бутерброды и снова сел за компьютер.

Я открыл всё так же чистую, пугающую страницу. Что же написать. Могу быть уверенным, многие писатели сталкивались с этой проблемой. Нет, не все, но многие. Но они все-таки что-то написали в итоге, а у меня всего лишь несколько более-менее убедительных фраз на бумаге. Этого не достаточно, чтобы иметь право встать на полку рядом с кем-нибудь. Мне тут же начала вырисовываться картина, как я в буквальном смысле стою на огромной пыльной полке, справа от меня стоит любимый мною Миллер, здоровый, на этот раз веселый, а рядом, слева, наверно, Сартр. Я его представляю более смутно, но знаю, что его взгляд уже говорит за него, что от него можно ждать. Я понимаю, что мне не о чем с ними говорить, потому прерываю подобные размышления.

Сегодня у меня абсолютно свободный день. Единственное «но», к шкафу, стоящему рядом с компьютером прилеплена записка – встреча в 17:00. Это значит, что сегодня мне лучше съездить и повидать старых «друзей». Это обычные люди, каждый со своими уклонами и недосыпами, просто они вдруг все вместе и каждый по отдельности решили заниматься литературой. И я, как ни крути, вместе с ними. Не знаю, связано ли это как-то с повышающимся уровнем радиации в городах, но что-то определенно знаковое в этом есть. Когда люди собираются без причины и говорят о чепухе, считая, что занимаются литературой, это наталкивает меня о плоте Медузы и чем-то еще.

Но я не могу не поехать. Во-первых, это куда более приятное времяпрепровождение, чем затворничество. Во-вторых, я уже согласился приехать, две недели назад. Ну, и ,в-третьих… Мне стыдно об этом говорить, но некоторые из них кое-чего добились на поприще писательства. Не чего-то грандиозного, но так, «средненького». Кого-то печатали, кого-то даже читали. Кто-то числится в профсоюзе. В общем, у них есть знакомые среди издателей, а мне взбрело в голову, видимо, из большого самолюбия, что я смогу что-нибудь написать. Хотя что-нибудь.
Да, с этой мыслью я вновь уставился в белый экран. Как это ни смешно звучит, но для начала надо придумать название. Столько книг уже написано, столько слов русского языка стоит в их названиях. Думается плохо. Я считаю, что уж если начну что-нибудь писать, то точно что-нибудь глобальное, охватывающее все, абсолютно все, что меня окружает. Глупая идея, да? Может моя проблема в том, что меня ничто и не окружает. Ничего значимого. Мелочи, быт.

Мне хочется закурить, но я знаю, что бросил. Все же у меня где-то в тумбочке лежит пачка сигарет, там их штук десять. Я встаю и достаю эту пачку. Вытаскиваю сигарету. Засовываю в рот. Я знаю, что у меня нет зажигалки. Можно, конечно, прикурить от электроплиты, но оно того не стоит. От чего еще можно прикурить? Не приходит в голову ни одну умная мысль. Разве что выбежать на улицу в одних брюках и попросить первого попавшегося прохожего. Нет.

Сигарета все еще у меня во рту, и тут я погружаюсь в воспоминания о вчерашнем вечере. Такая вот цепочка – сигарета – сигарета. И вот я уже на той площадке, сжимаюсь под порывами ветра и смотрю на какую-то женщину. У меня такая плохая память на имена… Да и не только на имена. Говорят, что писатели должны иметь хорошую память, чтобы впитывать в себя весь сок окружающего мира. Другие говорят, что плохая память позволяет каждый раз взглянуть на проблему по-новому, и в этом есть свои плюсы. Все же я больше согласен с первыми, потому можно предположить, что моя преграда – плохая память. Может, пойти на курсы? К черту.

Я откидываюсь на спинку стула и полностью отдаюсь воспоминаниям. Проигрываю в голове диалоги. Эти глупые диалоги, и мне приходят в голову очень умные ответы, шутки, на каждую тему нашего разговора. Я такой смешной. Я улыбаюсь этой мысли и возвращаюсь в действительность. И пишу.

Я пишу название. Четырнадцатый шрифт, жирный, посередине. «Даже». Придется уже что-нибудь написать. Я чувствую себя как корабль без руля. Столько всего предстоит. Но все это загораживает мысль о той женщине. Теперь я вспомнил – Марина. Да, именно так. Ни номера телефона, ни фамилии. Никаких концов. А жаль… Мне как раз в голову забрела шальная мысль с ней встретиться. Но нет, так нет. Я смотрю на монитор. Вновь. Но теперь там не белый лист, и даже не белый лист с названием. Там черным черно.

Неужели сломался. Я как-то автоматически, не думая, стукаю по боку монитора, и он загорается. Если он сломается, это будет большая потеря. Я итак еле проживаю на эту мелочь с работы курьером. Но даже эта мелочь непостоянна. Вот сегодня, к примеру, ничего нет. Значит, нет никаких денег. В общем, поломка монитора – не самая приятная возможная новость. Особенно, после того, как я написал название.

Как хорошо с теми «друзьями»-«писателями». Уж что-что, а о таких вещах, как работа, зарплата, деньги они не говорят. Это у них, так сказать, профессиональный «отход» от жизни в мир иллюзий. Чаще всего наигранный, ибо, как я думаю, каждый второй из них думает перед сном о выполнении бизнес-плана, а не о новом, свежем сравнении смысла жизни с циклом рождение-смерть колонии лягушек. Признаюсь, мне самому интересно, как так получилось, что я бросил нормальную работу, и, имея высшее образование, подрабатываю курьером. Возможно, нужно об этом спросить автора, но я не буду делать этого здесь.

Все, я признаюсь, я больше не могу. Я просидел час и несколько минут перед компьютером и так ничего и не сделал. Выключу я его. Но сначала посмотрю картины Дали в электронном варианте. Вроде бы никто не говорил, что писателю воровать идеи у художника – большой грех. Да и не так уж это и распространенно, я думаю. Просмотрев штук десять, я выключил компьютер и оказался в полной пустоте. Просмотр дал отрицательный эффект. Я совсем пал духом, мне никогда такого не высказать в словах, такого, что он высказал цветом и линиями.

Но ничего, сказал я себе, взбодрись. Я вспомнил идею одного «друга», работающего под псевдонимом «Солдатт». Он говорил, что нет ничего лучше для творчества, чем менять позы, в которых ты пишешь. Ведь в писательстве, как и в любом деле, однообразие убивает творческий потенциал. Да, я его послушал и еще неделю назад купил большой лист формата А1. Сейчас я его аккуратно развернул на полу, пришлось немного подвинуть столик.

Зато теперь мне открыт такой простор. Я беру тушь (есть у меня такая, даже не засохшая), немного развожу ее, беру заточенный карандаш, ложусь на пол, на белый лист. Что хочешь, то и делай. Пиши сколько хочешь. Я прямо растерялся, это неплохая идея. Я беру карандаш, макаю его заостренный конец в тушь и неаккуратными кляксами начинаю выводить слово «Даже». Сначала я пишу маленькое даже в самом углу листа, но потом думаю, раз уж я волен делать все, что хочу, то можно и побезумствовать. Я рисую огромное «даже» по центру листа придуманным шрифтом, получается немного неразборчиво, но я уже увлечен, весел. Я все макаю и макаю карандаш в тушь и пишу всякий бред, какой приходит в голову…

Все руки в черном. Я так и оставляю банку с карандашом лежать на листе, а лист на полу. Потому что мне пора ехать. Отмываю руки от гуаши. Одеваю футболку и свитер, куртку (одевать пальто сегодня ни к чему). И снова паровозы, колеса, дороги… То есть, и снова холод, маршрутка, метро. На земле местами лежит снег, выпавший ночью. Холодно, но пока не до дрожи.

В итоге я стою перед большим серым домом, как всегда – 16 этажей. Ну… раз уж я сюда уже пришел…

Домофон, звонок в квартиру открывают. Хохот и сигаретный дым. С меня стягивают куртку, снимаю ботинки сам, и усаживают на кресло.

Продолжается оживленная беседа, я не сразу понимаю о чем. Оказывается, Николая Сергеевич расхваливает себя, как он пишет еженедельно пятьдесят страниц, и как у него все складно получается. Очевидно, я ничего не пропустил. Наливают, выпиваем. Хочется покурить. Сидя в этом тумане, я уже «выкурил» сигареты две. Но ничего, я держусь.
Вечер проходит как обычно. Скучно. Все рассказывают, чем отличились за последнее время. Кто-то принес стихи и зачитал, никого не предупредив. Кто-то размахивал толстой кипой листов. Дошла очередь до меня:

- Ну как ты, продвигаешься?

- Да, понемногу.

Сосед слева прыснул. Некоторые многозначительно переглянулись. На столе еды больше не было, лишь что-то размазано по тарелкам. Я выпил еще. Пьем дешевое вино, хорошо, что не водку. Мне кажется, что это настоящий тупик, эти наши сборища. Я выпиваю еще и наблюдаю, как тот самый Солдатт, по чьей идее я сегодня писал тушью, что-то громко кричит, будто пытаясь донести свою идею до всех в комнате, брызжет слюной. Его глаза пытаются каждого пригвоздить к стенке, но у него ничего не получается. Опять кто-то многозначительно переглядывается.

- Вы не понимаете! Вся эта чушь, вся эта мелочь, что вы здесь строчите, она же никому не нужна!

- То есть ты хочешь сказать, что твои произведения кем-то востребованы?

Трое-четверо улыбаются. Все мы знаем, что у него ничего не берут, кроме статей в мелкие журналы. Говорят, им не нужен текст без сюжета.

- Вы не понимаете! Может, вы скажите, дл чего вы пишете эту чушь, что вы считаете произведениями?

- Для читателей, естественно.

Сказал один из присутствующих.

- Вот именно. А нужно писать для себя. Для собственного удовольствия.

Раздается смех.

- Так чего ради вообще писать? Зачем ты пишешь, мог бы сидеть дома и размышлять обо всем, чем хочешь, и ручку не надо поднимать.

- Но я хочу поделиться…

- К черту. Это же никому не нужно. Даже я твою чушь не читаю.

- И не надо!

Солдатт зажег сигарету и откинулся на спинку дивана, развалившись так, чтобы показать, будто его все это не волнует. Но потому, как глубоко он затягивался, было понятно, как его затронул этот разговор. Больше мы ничего от него не услышали. Да и от меня. Я хотел было сказать ему, что идея смены позы – очень продуктивная, но потом отказался от этой мысли. Ему, наверно, было это неважно.

Я полностью расстроился и выпил еще. Мне кажется это глупым сейчас, но я был безумно рад, когда мы приняли решение разойтись и закончить вечер. В голове крутились розовые слоны. Будь у меня хоть клочок бумаги…

- Дружище, не одолжишь несколько листочков.

Кто-то вновь переглянулся, мне вручили тетрадку 12 листов в клетку и выперли за дверь. По пути к метро я щелкал автоматической ручкой в кармане. В метро сел в первом вагоне и строчил, не оглядываясь. В листах было сделано несколько дырок, несколько синих полос на брюках, благо, на черном синее не заметно. Потом пересел на электричку. Нетрезвые личности, крики в тамбуре. Какой-то бред. А я тут сижу, пишу на полях, пишу всякую чушь, надо будет все это переписать.
Я на своей платформе. Электричка уходит вдаль. Никого и тихо. Я поднимаюсь, сотрясая воздух гулкими шагами по бетонной лестнице. В свете фонарей падает крупный снег. Хочется петь, но я не умею. Ха. Даже ни капли. Вот хоть чуть-чуть голоса… Я бы уже давно выл, но ничего не получится.

Довольно поздно автобусы от платформы уже не ходят. Не то, чтобы было очень далеко идти, просто немного замерзли ноги. Просто хочется быть дома немного быстрее. Как будто я теряю что-то, какие-то самые драгоценные мгновения. Я иду и рисую в воображении встречу с Мариной. А, может, и не с ней. Мне кажется, что я полон любви. Наверно, так и есть.

Но это ведь абсолютно глупо, влюбиться в женщину, которую едва знаешь, да, к тому же, не имея ни ее номера телефона, ни представления, где она живет… Как сложно понять, подарила встреча твоей душе любовь или только возможность любить возродила. Этот вопрос мучает меня нежными пытками до самой двери в квартиру. Район спит, на улице такая тишина, что даже хочется дышать тише и тише. Чтобы не разбудить нечаянно тысячи машин, ревущих моторами, людей, самолеты.

Руки от холода дрожат, и сложно попасть в замок ключом. Что-то меня тревожит, но я ссылаю это на возвышенные чувства, на желание танцевать и петь…

В квартире так темно, что мне не по себе. Уже так поздно. Я включаю свет в прихожей. Тень постепенно, неестественно медленно отплывает от лампочки и удаляется куда-то в угол единственной комнаты. Я разуваюсь, бросаю верхнюю одежду на кресло. Умываюсь горячей водой, но меня это совсем не греет. Такое ощущение, что я промерз насквозь. На часах третий час. Завтра у меня работа. Что-то куда-то доставить. Придется встать рано.

Я захожу в комнату и включаю свет. Невольно произношу несколько неприличных слов. На полу по-прежнему лежит лист бумаги, но тушь растеклась по нему, баночка лежит на боку. Я не заметил, как это случилось, как мне кажется, я еще не заходил сюда. Тушь растеклась так сильно, что большая часть моих надписей покрыта черным цветом.

- Как будто кто-то специально размазал!

В сердцах говорю я. Эх. Я аккуратно обхожу лист и раскладываю постель. Раздевшись, ложусь под одеяло. Но не могу уснуть. Меня чуть ли не бьет дрожь. Никаких шансов расслабиться.

Приходится встать. Я беру настольную лампу и иду на кухню. Уже подходя к столу, я понимаю что оставил за собой чудесный черный цвет, наступив на тушь. Я ее даже не почувствовал, так замерзли ноги. Надо было выпить чаю. Я поставил лампу и вставляю штекер в розетку. Лампа не включается.

Только этого мне не хватало. Я щелкаю выключателем, но ничего не происходит. Наконец, я замечаю, что электронный циферблат будильника тоже не работает а это значит, что в квартире нет электричества. Я просто взбешен. Мне так холодно, а чтобы хотя бы включить выключить предохранитель, нужно выйти в коридор.
Внезапно открывается окно.

Простите за то, что получилось с таким уклоном, сегодня. Я заснул, после того, как пришел домой, пришлось писать поздно ночью. Я думаю, по времени сообщения это видно.
Жду ваших комментариев. Но мне и просто приятно, если вы это прочитаете и не посчитаете, что зря потратили время.

Сегодня мне неожиданно сильно захотелось спать. Причем в самое неожиданное время - в три часа ночи. И, чтобы не мучать себя вытягиванием глупых блеклых фраз, я решил сегодня на этом закончить. Также, как я вчера закончил на...


Внезапно открывается окно. Холодный ветер словно вылизывает большим языком стенки комнат, меня, все, что попадается. Лист на полу загибается. Я начинаю дрожать. Нужно закрыть окно, иначе получу как минимум простуду. Холодный паркет под ногами скрипит, когда я вновь захожу в свою комнату, надо как-то обойти лист. А он дрожит, дергается под порывами нежданного гостя, словно живой. Перепрыгнув через белого плоского монстра, я подхожу к окну. Непонятно, как оно открылось. Ручка повернута, но я вроде закрывал окно и очень плотно. Закрыв его я оказался в мнимой тишине.


Свистит стеклопакет, дует из мелких щелей. А в остальном тихо. Лист лежит спокойно. Я вновь хочу на кухню, горячий чай мне просто необходим, не охота умереть от недостатка тепла. При первом же шаге к листу он начинает шипеть. На черной поверхности едва засохшей туши возникают мелкие круги. Круги постепенно увеличиваются, достигнув высоты моего роста, но опираясь все еще на пятно туши на листе. Я в ужасе. Нет, не так. Я в ужасе!!! Этого не может быть. Мне, наверно, просто кажется, ведь невозможно рассмотреть что-либо черное в такую ночь. Может, просто забыть про это, это наверно, темный дверной проем в коридор так проецируется в мое воображение. Я делаю шаг в сторону, собираясь обойти черное пятно, но оно тоже делает шаг в сторону, наклоняется в мою сторону.

Все, это уже слишком, что ни говори, но я в безвыходном положении. Позади лишь окно. Я еще не готов прыгать. Прыгну, когда что-нибудь напишу, произведения самоубийц ценятся, обычно, раза в полтора больше чем обычных писак. А сейчас – какой толк. Я просто замер, не двигаясь, почти не дыша. Черная масса делается чуть ниже, потому что ее нижняя часть растекается шире и переползает на стены. Сейчас все стены в комнате покрыты черным. Я чувствую себя падающим в пустоту, бесконечность. Пленка на стенах вздымается, словно напрягаясь, пытаясь что-то родить из себя. Звук, словно гудит что-то старое, словно где-то далеко взмывает в высь баллистическая ракета… Пленка рвется. Звук заглушенный бьющегося стекла, так мне показалось. Черные капли забрызгивают всю комнату, мое лицо, меня. Я оттираю глаза. На стенах золотым светятся миллионы букв, так их много, что нельзя не смотреть на них. Меня бьет сильная, частая дрожь. Поздно думать о чае. О тепле.

Я чувствую, что должно прийти успокоение, этот золотой цвет букв должен меня согреть. Но всхлипывает черная громада, вновь растекается и поглощает буквы, заливает их черным цветом. Я потерян, я в отчаянии. Тень растет вновь, а потом начинает двигаться ко мне. Я вжимаюсь в подоконник, хватаюсь за него руками со всей силы, отчего хрустят пальцы. Ко мне из темноты вытягивается подобие черных, смоляных губ, я кричу. Срываясь с места, решившись пробежать это насквозь, прыгаю в темень…

Просыпаюсь на кровати, мокрый от пота, аж страшно вставать, боюсь простудиться еще больше. Болит голова. Я все-таки решаюсь и отбрасываю одеяло. Холодно, не хватает только, чтобы пар от дыхания был виден. На полу лист, весь в туши. От него на кухню идут черные следы. Ванная, кухня… Сижу и пью кофе, я не проспал, наоборот, еще полно времени. Запиваю кофеем парацетамол и, параллельно, бутерброды с майонезом. После заправляю постель, сворачиваю бесполезный теперь лист А1, на нем даже противно писать будет. Возможно, в скором времени куплю другой. Оттираю тушь, но до конца это не получается, впиталась в паркет. Это был очень глупый и опрометчивый поступок, так загадить пол. Сажусь на кресло поверх набросанных вещей, можно немного отдохнуть.

Все это, все происходящее за последние дни так далеко от моего представления спокойной жизни. Я думал, что так и буду торчать в четырех стенах, пытаясь чем-то разродиться. А тут столько помех, так ничего и не написано… Стоп, действительно, ничего? Я вспоминаю ту тетрадку в клетку, мой горячий бред, сопровождавший, наверно, повышенную температуру. Я начинаю в спешке искать свои записки. Под кроватью, на компьютерном столе, на подоконнике, на кухне, везде. Нашел в кармане куртки. Смятую, грязную. Открываю. Большая часть страниц запачкана тушью, словно кто-то ее судорожно перелистывал. Я сверяю размер пальцев с одним из четких отпечатков. Нет, это был не я. Пальцы этого кого-то очень тонкие, намного тоньше моих.

Нет времени ломать голову, пора бы и выезжать уже. Если я не доставлю очередную посылку сегодня, то меня просто забудут, да и деньги мне нужны как воздух и вода. Зачем? Не знаю. Не есть же собак, копающихся в мусорном контейнере, и гнилые листья деревьев леса неподалеку.

Наскоро одеваюсь. Уже в пальто ищу по ящикам тумбы, пытаясь раскопать чистую тетрадку. Она мне очень нужна. Нахожу, сую в карман, на ее место кладу исписанную. Захлопываю дверь и закрываю на два замка, на всякий случай. Закрыл ли я окна? Ладно, будем надеяться, закрыл. Прыгаю в автобус и еду к платформе электрички. Непотушенные вибрации автобуса взбивают мои мысли в пенку. Потом меня вместе с ними вбивают в электричку и выносят на следующей остановке. Бег в метро и я вновь в гуще событий. Бьют по рукам, топчут ноги, кричат, смотрят с ненавистью. Все как обычно. Но как тут попишешь? Даже встать некуда, чтоб не задевать никого. Нервно щелкаю автоматической ручкой в кармане пальто. Рррррр…

Выхожу из метро и бегу по скользкой слякоти, сегодня вроде бы не холодно. Захожу в офис. Смеряют меня сердитым взглядом. Я пришел на час раньше. Это меня расстроило. А еще меня расстроило то, что на меня смотрят так, будто я опоздал на час. Списки… Списки… Списки, номера, фамилии, адрес точный, телефона номер, все точно. Маленький листо чек с цифрами, с ним я спускаюсь в подвал, на этот раз мне выдают коробку. С ней, конечно, не так удобно, как с конвертом, но намного веселей.

Я новь выброшен на улицу, как всегда. Словно тряпичная кукла, меня пообнимали и помяли там, выбросили в окно, подняли в другом месте… Чувствуешь себя личностью, думаешь о смысле жизни, воспитываешь индивидуальность, проявляешь себя в творчестве? Вопросы к самому себе. И ответы – да! Я очень сложная, многослойная, духовная тряпичная кукла.

Ехать недалеко. Я сажусь в троллейбус и действительно сажусь. Да. пишется, такой бред. «Достань мне лунный камень, сто преград преодолев». Если вы хотите знать мое мнение, то я считаю, что писать в троллейбусе – кощунство. Лучше в трамвае, электричке, метро. Может, это все из-за резины? Она просто затирает мысли. Получается чистой воды поле риса без вкуса без запаха. И ты будто бродишь по нему (а рис уже проваренный) и утопаешь. К черту, отвлекусь ненамного.

За пластмассовым окном проплывает пейзаж. Именно «проплывает», потому как водитель никуда не спешит, идет, наверно, с опережением графика. Да и я не особо спешу. Прохожие, грустные, веселые. Улыбаюсь парам… Где-то я уже это слышал. Красивые женщины, девушки. Вспоминаю Марину. А не была ли она тоже плодом моего распухшего и истощенного воображения? Не знаю. Она на мне не расписалась, не оставила царапин на спине, да и следов помады тоже не оставила. Где доказательства? А нету. Но она была так реальна. И нереально красива. Все может быть, может, я ее увижу сейчас, и закричу. А может, не увижу никогда. Как то не хочется говорить – ну и чтож…

Все, моя остановка. Через минуту я уже хожу по двору дома адресата. Здесь играют дети, мне немного грустно. Я не только работаю на какой-то временной работе, не только трачу свое драгоценное время зря, я к тому же безумно одинок. Ведь я ни с кем постоянно не общаюсь. Все друзья пропали, все чем-то заняты. Бизнес-планы, идеи, реклама. Все это их кружит, вертит. А я все здесь. Я будто падаю медленно. Дрожит не мир от моих слов, а я от мира. Да, все потеряно, но не забыто.

И про любовь мне слов множество сказать охота, или все сказаны? Не знаю. Кто-то откроет новый лист в подобной сложной теме, а я передохну. Буду строчить свой бред на листочке в клеточку. Есть одна тетрадка. Будет и вторая. Открою ли я дверь туда, где еще не был? Или последним войду в переполненную комнату?

Пока я мучился дурацкими вопросами, дети исчезли, и я остался один. Сижу на лавке, ящик рядом. Моя взгляд бродит по окнам, ищу счастливого получателя сей деревянной красоты. Но в каждом окне темно. Не удивительно, ведь еще день. Многие на работе, а кто-то, может, еще спит.

Я глажу коробку, вздыхаю. Полтора часа пустого и бессмысленного сиденья. Что делать? Некуда идти. Мимо проносится собака. Потому другая, потом целая стая. Они плотным ручьем бегут, огибая с двух сторон лавку, на которой я сижу. Я даже слегка приподнимаю ноги, чтобы, ненароком, не укусили. Они все бегут и бегут. Не кончаясь. Я испуган. Поток начинается где-то в углу двора. Собаки едва не сливаются в рыже-серо-черную нить, которая взяла меня в петлю.

Я вижу пожилую женщину, вернее сказать, бабушку, идущую вне потока, метрах в шести от меня и лавки.

- Помогите! Помогите!

Я кричу пока еще не уверено, потому что вполне может быть, что все это мне кажется. Но когда одна собака ударилась головой об мой ботинок, да так, что едва не свернула мне ногу, я забеспокоился. Поднялся на лавку и замахал руками, крича что есть мочи:

- Помогите мне!!! Позовите кого-нибудь!!!

Бабушка не обратила на меня никакого внимания и исчезла в тени арки. Я встряхнулся. Все еще сижу на лавке, все спокойно. Детей нет, но и собак тоже. Я смотрю на часы. Это невозможно! Осталось все шесть минут. Я срываюсь с места, хватаю коробку и бегу к нужному подъезду.

После того как я доставил ценнейший груз, и руки мой стали свободны, стало намного легче. Спускаюсь в лифте. Все стенки исписаны. Мат. нецензурщина. Всё так знакомо. Слово из трех букв. Я прикасаюсь к надписи. На секунду мне кажется, что надпись рельефна. Внезапно голову, весь мозг пронзает боль, и я едва не падаю. Удается удержаться, уперев обе руки в стенки лифта. В глазах темно. Темнота большим необъятным пятном пляшет на полу лифта.

На первом этаже едва не падаю. Сажусь на ступени маленькой лестницы. Пытаюсь отдышаться. Все словно плывет. Я понимаю, что сейчас просто необходимо добраться до постели и отоспаться хорошенько. Встаю и иду. Так тяжело добираюсь до метро, что сил остается только на то, чтобы в полутрансе сидеть сначала в вагоне поезда, потом в автобусе, а потом уже лежать на холодной кровати одетым. Пропади все пропадом. У меня и лекарств-то никаких нет. Все это может плохо кончиться. Еле-еле кое-как переодеваюсь, швыряя одежду на кресло. Разогреваю чай и жадно им давлюсь, попутно глотая бутерброды со сливочным маслом.

Через некоторое время я под одеялом, завернулся в клубок. И, как ни странно, не могу заснуть. Совсем. Я вырываю листочек и начинаю писать… В голове – Марина, женщины, алкоголь, Солдатт и черные тени. Сами понимаете, что при таких условиях на бумаге ничего дельного не появится. Поэтому я решил нарисовать именно женщину. Не Марину, а свой идеал. Как я его представляю.


Больше не могу... Понимаю, написанное сегодня будет читаться немного тяжело, но если сделать усилие... В общем, надеюсь на ваше понимание. И на ваше внимание. Оставляйте свои пожелания. Не ленитесь. И вопросы тоже.

Наконец асылила,как обещала...Понимаю тебя...
Вопросов не будет...Пиши продолжение,Галдак

VAZA
, спасибо, что Вы меня уважаете. А также огромное спасибо за то, что все-таки асилыла, Ваше геройство останется в веках, обещаю.

Когда уже это все у них кончится???? Конец не за горами. Мы там не загорали. Там все авершилось, оборвалось на... Х

Как я его представляю. Вернее сказать, её. Ну все, мне смешно, теперь ничего не получится. Наверно, это температура, смеюсь без причины. И засыпаю беспокойным сном, попутно вспоминая всевозможные смешные случаи из моей жизни.

Просыпаюсь вновь в поту. Будит телефон, противно дребезжа. Холодно, но приходится вставать.

- Алло, кто это?

- Эт я…

Я сразу же узнал его голос, поверьте мне. Кажется, это кто-то из нашего кружка литераторов.

- … Звоню по поводу трагедии. Солдатт бросился под поезд…

- Правда?

Как бы так сделать, чтобы в моем тоне не было насмешки.

- Да. Вот я и звоню тебе…

- А что от меня нужно?

- Мы собираем деньги на похороны, предлагаю тебе сделать то же самое…

- Простите, но у меня совсем нет денег.

- Ясно. Тогда до свидания.

- До свидания.

Я бросаю трубку и вновь ныряю под одеяло. Немного прохладно. Мне уже легче. Осталась только боль в горле. Если посмотреть на всё это со стороны, на то, чем я занимался последние дни, становится смешно. Да, очень. Но вот хотелось бы прочитать, что я настрочил за все это время. Одна тетрадка, первая, в тумбе. Вторая, наверно, в пальто. Я все-таки встаю и одеваюсь. Иду в коридор, на ощупь – тетрадь в кармане. Достаю. Открываю.

- Но она же чистая!

Случайно произношу вслух. Я был абсолютно уверен, что я исписал страниц пять. Куда все подевалось? Я бегу к тумбе, раскрываю верхний ящик. Тетрадка лежит там, среди всяких бумажек, карандашей, ручек, кистей и просто грязи. Но тетрадка такая чистая, немятая. Я с дрожью в голосе произношу:

- Ннне… Ннне может бббыть!

Она действительно чистая, как новая. Я в упадке сил сажусь на стул перед компьютером. Это что-то невообразимое. Мне в голову приходит мысль, я иду проверить дверь. Но она закрыта на замок, не взломана, не поцарапана. В отчаянии начинаю рвать листы чистой тетради. Что происходит? На полу возле кровати валяется кусочек бумаги в клетку. Я схватываю его и впиваюсь глазами в бессмысленный рисунок. Какое-то подобие человека, кривые линии, детское исполнение. Но на обратной стороне! Там последние написанные мною слова. Целое предложение. Я уверен.

Где все остальное? Мне это однозначно не показалось, все мои старания. Я смотрю за окно, пытаясь усмотреть ответы на все вопросы в сером холодном небе. Мои глаза останавливаются на ручке, открывающей окно. Она повернута. Кто-то открывал окно! Это может значить только одно…

Я открываю настежь окно и вижу следующую картину – на сером асфальте крутятся белые листы, постепенно разлетаясь все дальше и дальше друг от друга. Неумолимый, неостановимый танец. Отчаяние. Мне даже в голову не приходит сбежать по лестнице вниз и собрать те листки, которые угодили в лужи. Это потеря, которую не восполнишь. Там была не конкретика, там возникала сама идея, на этих листках… Я едва не рыдаю, так хочется оплакать погибшее дитя. Опустив голову, с трудом заставляя себя, иду умываюсь и завтракаю. Аж кусок в горло не лезет.

Мне нужно на свежий воздух. Необходимо выйти из этого тесного коробка. Одеваюсь, набрасываю на плечи пальто и выхожу. Оставляю дверь открытой.Мои руки в карманах, смотрю себе под ноги. Прохожу под своими окнами. Листки здесь. Наклоняюсь к одной из луж. На дне белое тело. Я всматриваюсь. Листы оторваны ровненько, будто по линейке. Я опускаю палец в воду, холодно. Достаю лист и он едва не расползается на кусочки. Буквы не разобрать, однозначно. Опускаю его обратно. Поднимаюсь, вода капает с пальцев на асфальт.

Я отхожу немного подальше и смотрю на свое окно с улицы. Там такая темень. Не видно ничего. Я разозлен! Погода просто отличная для поздней осени. Тепло, сухо, снег весь растаял, лишь местами остались лужи. Захожу на аллею. Лавки, лавки, лавки. Нет, для начала стоит зайти в магазин и купить крепких сигарет. Потом уже сажусь на одну из лавок с такой неудобной спинкой, что лучше бы из (спинок) вообще не было. Солнце греет тело, солнце не греет сердце.

В голове все перемешано. Я не мог сделать такого даже в самом суровом бреду. Я не лунатик. Сигареты, дым проникает в кровь, горло неприятно першит. Все кажется немного яснее, но только кажется. Ничто не могло и не должно было так резко нарушать мою мирную серую жизнь. Внезапно мне в голову приходит мысль. Это, возможно, как-то связано с тем, что я начал писать. А начал я на листе А1, как мне посоветовал Солдатт. А теперь он мертв. Наверняка, это как-то связано. Не хочется поддаваться мистике, но определенная связь существует. Надо связаться как-нибудь с литтоварищами. Через Интернет! Один из них постоянно сидит в Интернете, переписка с ним даст какие-нибудь результаты.

Домой идти совсем не охота. Поэтому я направляюсь в компьютерный клуб, плачу за час и усаживаюсь за компьютер. На меня с усмешкой смотрят несколько мальчишек. Неужели я так респектабельно выгляжу в своем пальто? Некоторое время уходит на то, чтобы вспомнить его ник, но через пять минут он уже отвечает на мой привет.

- Привет! Давно не виделись.

- Ты все в Интернете сидишь, да?

- Как всегда. А для тебя вот это не особенно типично.

- Да, у меня к тебе есть вопросы…

- Валяй.

- Что там случилось с Солдаттом?

- Он умер, выбросился из окна. Так жаль.

- А что-нибудь странное было?

- Там? Вроде бы ничего… Ты решил поиграть в детектива?

- А где он живет, ты не знаешь?

- Знаю, сейчас там некоторые из литкружка.

- Давай адрес.

- …

- Спасибо. До встречи.

- Только не страдай ерундой, а то вдруг, заподозрят тебя в чем-нибудь…

- Хорошо.

- Он, кстати, предсмертную записку даже оставил.

- Ок, счастливо.

- Счастливо.

Я вырезал всякие улыбочки и непонятные выражения. Предсмертная записка меня мало интересовала. Я поспешил было на место жительства Солдатта, но сначала решил досидеть свой час. Зашел на несколько интересных сайтов. Потом мне стало кое-что интересно. Я ввел в поиске псевдоним мертвого знакомого. Зашел на литературный сайт, где можно было прочитать некоторые его записи. Меня, естественно, не впечатлило. Издатели были правы, исключительные мысли, иногда, красивые, но чаще просто слишком сложные. Открывая последнее добавленное произведение, я посмотрел на мальчика справа от меня. Он был весь в поту, играл во что-то напряженное. Либо он настолько был увлечен, либо у него была температура, и он имел все шансы заработать осложнения гриппа.

Вернувшись снова к словам на экране, я едва не спрыгнул со стула. На экране было множество открытых черных окон, которые все появлялись и появлялись, закрывая постепенно, квадрат за квадратом окно с произведением. Я успокоился, понимая, что это лишь неполадки с компьютером. Спросил у мальчика:

- Что это такое?

Он, не удивляясь, с минуту смотрел на экран, а потом сказал:

- Наверно, вирус какой-нибудь или ошибка. Иди, скажи администратору.

Я встал и пошел на выход, по пути пожаловавшись мужчине в очках у выхода на поломку. Мне снова нужно было к метро, снова час, убитый на автобусе и в душном вагоне. Выхожу где-то рядом с парком. В нос бьет ярый запах осени, теплое солнце ласкает, словно только собирается устроить лето, но, видимо, обманывает меня или само себе льстит. Осень.

Я чувствую, что здоров. Так быстро… Если бы не дела, я бы пошел в парк и гулял бы там среди падающих листьев и обнаженных деревьев. Я бы, возможно, где-нибудь прилег на высыхающей траве или просто стал бы напевать хорошие песенки себе под нос. А как, наверно, пишется при такой погоде!

Мне совсем в другую сторону от парка и заходить в темный сырой и серый домик с множеством угрюмых балконов, на которые, как мне кажется, никто не выходит. В подъезде так темно, что я едва не падаю, споткнувшись о что-то, лежавшее прямо за дверью. Такие допотопные лифты, что на них безопасней не ездить, безопасней ходить. Тем более на третий этаж. Стоп. Он живет на третьем этаже? И разбился на смерть? Вот не повезло. Наверно, головой вниз прыгал. Лучше об этом никого не спрашивать, да это меня и не волнует. Из-за чего, почему он пошел на этот шаг – намного более важные вещи меня интересуют.

Я захожу в квартиру, дверь открыта. В квартире темно, кроме одной комнаты из трех. Именно в той комнате и сидят уже знакомые мне люди. Накурено как всегда. Я захожу, жму все по очереди руку. Их рукопожатия блеклые, слабые. Их очень раздосадовало то, что я не собираюсь давать деньги на похороны. Да и смерть любого мало-мальски близкого человека оставляет отнюдь не сладкий осадок.

Я сажусь и закуриваю сигарету:

- Ты снова куришь?

- Да, представь себе.

На этом минидиалог заворачивается в трубочку. По комнате бродит щуплая грустная женщина. Она настолько грустна, что сгорбилась чуть ли не до половины своего обычного роста. Или так просто кажется. Она разбирает вещи, что-то перекладывает с места на место. Они жили здесь вдвоем. Сложно понять, она была ему сестрой или кем-то еще. В любом случае она его любила, это видно по тому, как нежно она прикасается к его вещам, как боится что-то передвинуть, лишить задуманной гармоничности созданный жалким писателем мир.

Черт возьми, как это все паршиво, мы сидим и курим, а она едва не умирает с горя. Я встаю и подхожу к ней сзади, собираясь предложить свою помощь. А она как раз собиралась сделать шаг назад, чтобы обойти поставленный в углу комнаты стул цвета темно-коричневого дерева. Избегая столкновения, я взял ее за плечи сзади. Она дернулась и, резко обернувшись, едва не раскрошила меня своим взглядом. Кто-то из сидевших еле слышно засмеялся, отчего ее лицо еще больше побледнело.
Она не сгорбилась, понял я, она и была такой маленькой. Меня ввела в заблуждение рубашка большого для нее размера, заправленная в длинную юбку.

- Извиняюсь.

Она лишь хмыкнула в ответ и собралась отвернуться, но я сказал:

- Может, Вам чем-нибудь помочь?

- Нет.

Она ответила холодно, будто засыпала ведром холодного сухого льда. Я все же взял инициативу в свои руки и начал копаться в одном, самом заваленном углу. Она сказала:

- Если найдете какие-нибудь ценные вещи, кладите тут.

Она указала на прикроватную тумбу, на которой уже валялось несколько блестящих побрякушек и пара банкнот. Где я пытался разобраться, было очень пыльно, я вытащил несколько толстенных книг по философии и религии, огромный набор карандашей, перетянутый толстой черной резинкой. Так же мне удалось выловить десяток, если не больше, железных шариков, очень сложно сказать, откуда он их взял.

А все остальное было… Бумага, разная, чистая, исписанная, смятая, порванная, сожженная, большие толстые записные книги, исписанные на полях справочники, тонкие и толстые исписанные ученические тетради. Все это я разложил на аккуратные стопки и кучки. Через несколько минут литтоварищи исчезли, оставив после себя фразы – «какая жалость», «соболезную» и «мы еще зайдем, завтра». Вдоволь начихавшись, я расчистил угол. И наткнулся на то, что искал.

Это были большие, толстые листы А1, приставленные аккуратно к стене. Вы не поверите, но именно такой высоты была куча сора в углу. Я решил просмотреть их. Тем более женщина так увлеклась уборкой в другом углу, что ни на что не обращала внимания. Я присел на корточки. Первые два листа оказались белыми, чистыми. Ну, а все остальные. На пяти листах было что-то написано мелким подчерком. В этом, наверно, мог разобраться только сам автор. Потом было два листа с каким-то непонятными картинами, исполненными акварелью. А после…

Это было два листа с огромными черными кляксами, имеющими форму, близкую к кругу. Меня словно сунули сонного в холодный душ.

Совпадения ни к месту. Это закономерность. Кляксы сделаны тушью. Но что это получается за мистика, тогда? Черная тушь, убивающая писателей? Бред. Я бросаю убирать угол. Спрашиваю у женщины:

- Извините, говорят, он оставил предсмертную записку.

- Да, так и есть.

- Ее забрали на расследование?

- Нет. Она им была неинтересна. Они решили, что факт самоубийства очевиден.

- Они так решили, прочитав эту записку?

- Да.

- А можно на нее взглянуть?

- Да.

Она указала на одну из полок большого черного шкафа. Я аккуратно взял оттуда два листка клетчатой бумаги, скрепленных степлером. Так вот как выглядят предсмертные записки. Я сел за стол и, рассматривая каждую букву, внимательно прочитал написанное на листах. Через пять минут я встал из-за стола очень недовольным. Это не было предсмертной запиской. Это вообще никакая не записка. Это небольшая миниатюра в стиле Солдатта, не больше. Несколько слов о том, что писатель должен умереть, о сложностях жизни и тому подобном. Во многих его вещах проскальзывают подобные мысли. Никакой связи с самоубийством. Я в думе обругал наших милиционеров, засунул листки в карман брюк. Потом подошел к окну. Из него – отличный вид на асфальт. Уже чистый. Я повернулся к женщине:

- А кем Вы ему приходитесь?

- Я его видела всего лишь два раза. Мы – просто знакомые. Но он оформил на меня кое-какие документы, и так получилось, что все это богатство – мое.

Она врала, и это было видно. Ее большие голубые глаза говорили, что они не были просто знакомыми.

- А что Вы собираетесь делать с его записями? Выкинуть?

- Нет, что Вы. У него было немного денег, я перешлю их его матери, живущей в деревне.

Я и забыл, что квартиру он снимал, а это значит, что на самом деле этой женщине ничего толком-то и не досталось. Да и нужно ли ей это было? Сомневаюсь. Ее лицо, ее здоровые распущенные волнистые волосы показывали, что она достаточно обеспечена и ни в чем не нуждается, а бледноту лица можно отнести к внутреннему страху. Она узнала про смерть любимого. Ладно, пусть не любимого, пусть «знакомого», и расстроилась. Понятно.

По пути домой я горько жалею, что не взял с собой бумаги, было бы на чем пописать. А пока приходится в уме начинать с чистого листа, ведь абсолютно все было потеряно. Но своей, конечной станции я вышел и заскочил в книжный магазин, где в отделе канцелярии купил один лист А1, свернул его в трубочку и довольный поехал домой на любимом автобусе с номером красного цвета. Дома я разделся и сел на кухне, попивая чай с вареньем, убивая время до темноты.

Убитое время отомстило темной пасмурной ночью. Впервые вижу такие следы наступающей зимы – метель. Воет ужасно, стеклопакеты словно множество свистящих мышей. Настало время. Я разворачиваю лист на полу, на том же месте. Достаю тушь. Развожу ее. Для тонности беру заточенный карандаш и ложусь на пол. Вырисовываю слово «мило» и начинаю импровизацию.

Пишу без разбора все слова, какие приходят в голову, буквы, цифры, просто значки всякие. Рисую мелочи, вроде слонов и телефонных аппаратов. Меня это так увлекло, что я смог остановиться только в три часа ночи. Спать хотелось так, что лень было даже вставать и ложиться в кровать. Но я себя заставил, заснул спокойно, как ребенок.

Утром проснулся. Все спокойно. Эта идея с листом – тупик. Я остался совсем без мыслей и догадок, кто уничтожил мое творение. Мне кажется, оно было бы достойно небольшого томика, если развить все те идеи. Они пропали, их словно поглотила бездна... Достать бы эту бездну и вытряхнуть все обратно.

Я встаю и твердо решаю, мне нужно увидеть Марину. Ту самую. Для этого нужно вспомнить адрес. Адрес того дома, где живет тот мужчина, которому я доставлял конверт. Я беру бумажку и записываю что-то похожее, потом подправляю несколько раз. Да, это именно тот адрес. Наспех собираюсь и выхожу, оставляя дверь открытой.


Грустно и хочется спать. Заболеваю гриппом или что-то в этом роде. Поэтому ложусь спать. Спокойной ночи, кожуховцы!

Интересно и трогательно!
Ждем продолжения!
И выздоравливайте, пожалуйста!

Pand, спасибо огромное за то, что оставляете отзывы. И даже читаете. Не могу сказать, один ли Вы такой, читающий, но пока от других комментариев не дождался.

Пытаюсь не заболеть окончательно,а то вообще бред какой-нибудь получится.


Добавлено - Я заболел, прошу прощения. Напечатал бы чего-нибудь, да клавиатуру с трудом вижу.

Наспех собираюсь и выхожу, оставляя дверь открытой.

Автобус-метро-автобус-метро-автобус… Остановись. Когда ты последний раз смотретл за полетом птицы? Это не мои мысли, украл у кого-то. Но все равно смотрю за стаей голубей, которые в беспорядочном порядке рассекают пласты воздуха над моей головой. А в ней снуют мысли о том, что пролетающие над головой птицы могут сделать гадость, от небольшого до просто огромного размера. Но, видимо, в нашей стране птицы более интеллигентны. И слава Богу.

Так о чем это я? Я ведь давно уже на нужной мне улице, перед нужным мне домом. У меня сразу потеют руки от мысли, что меня могут не пустить. Что я тогда буду делать? Жить дальше, спокойно и тихо? Нет, я так не смогу. А потому нужно собрать всю волю в кулак и убедить одним только своим видом охранника в том, что у меня при себе что-то важное. Что я должен доставить просто срочно. Итак, я направляюсь к двери, по пути меня останавливает охранник.

- Куда направляемся?

- Мне нужно доставить конверт в квартиру номер №№№.

- Кому?

- $$$$$$$.

- Вы можете оставить его мне, я передам его через служащих.

На этом этапе разговора главное – не проколоться на пустом месте.

- Нет, это очень важно. И очень срочно.

Добавил я для убеждения размеренным тоном.

- Чтож, проходите.

- Спасибо.

Я попадаю в лифт и едва не падаю на пол. Едва не обломилась последняя соломка, которая вела меня к разъяснению всего происходящего. Мне вдруг показалось, что я в лифте не один. Я так дернулся, что задребезжала дверь лифта. Оказывается, всего лишь повесили зеркала. Дребезг словно эхом проносится в моем мозгу. И все это в таком тихом, бесшумном лифте.

Мой этаж, я выхожу неуверенным шагом. Вот здесь стояла похитительница. Именно так я ее теперь смело называю. «Похитительница». Похитила мое спокойствие, мои произведения, практически, отобрала детей. Никакая речь не приходит в голову, когда я нажимаю на звонок. Придется импровизировать. Главное, не суетиться и не лепетать, словно я пытаюсь продать клей-момент.

- Здравствуйте.

Так мне говорит человек, смело открывший дверь незнакомому человеку. Я его так смутно помню, весь тот день так удачно превратился в видение и дымку, так я ловок от него избавился. Но пришлось ухватить за хвост чудовище, которое разбило мою жизнь вдребезги. Да, я немного категоричен. Оставило на ней царапины и трещины. Но что мне делать с такой жизнью? Как наслаждаться ее благами, когда переживаешь, что она может рассыпаться в руках? Похоже, я сам сюда пришел за клеем-моментом.

- Здравствуйте. Вы меня наверно не помните…

Так я начал свою речь. Говорил быстро, как мог, дабы успеть, пока он не закрыл дверь. Ни разу не сбился, не запнулся, будто судьба мне дала только один шанс, чтобы спасти себя. К моему удивлению, мужчина спокойно стоял в двери и внимательно меня слушал, иногда покачивая головой, будто подтверждая мои слова. Он лишь слегка улыбнулся, когда я говорил о своих ведениях и тому подобном. К сожалению, когда я рассказал все это, тут же подумал, что и не стоило так выкладываться. Оставалось только разъяснить ему, какой сорт чая я пил все эти дни и пил ли вообще.

Я закончил, будто камень свалился с плеч.

- Вы меня так заинтересовали. Право, это так забавно. Могли бы просто сказать, что влюбились в эту особу, и Вам необходимо ее повидать. Так было бы намного реалистичней. Но и Ваша история очень занимательна.

Он был в мятых брюках и небрежно заправленной белой рубашке. Я его, возможно, отвлек от чего-то более стоящего.

- Я постараюсь Вам помочь. Правда, внутрь впустить я Вас не могу, у меня там гости.

- Как Вы можете мне помочь? Понимаете, мне бы хоть адрес или телефон, или Фамилию.

- Не беспокойтесь, она работает в моей компании. У меня есть досье. Если она была в той компании, то можно и не сомневаться, что я ее найду. Секундочку…

Он прикрыл дверь, а я облокотился на стену, свесив голову. Он мог и не найти ничего. И я останусь с носом. Но раз он сказал, что найдет, значит должен. Нежданно-негаданно несколько секунд превратились для меня в часы. Постукиваю головой об стену. Когда же, когда же?!? Он выходит, улыбается. Все хорошо.

- Вот, пожалуйста, адрес и телефон. Зовут ее Марина. Если Вам это так нужно. Только не говорите ей, что это я Вам сообщил, хорошо?

- Хорошо, конечно.

- Отлично. Удачи Вам в Ваших поисках.

- Спасибо, до свидания.

В моих руках клочок бумаги в клетку, на котором спешно был начеркан адрес и номер телефона. Как я берег этот клочок. Мне казалось, что он – мой ключ если не к вечной жизни, то к вечным вопросам – точно. Сориентировался, какая станция метро мне нужна. Я уже под землей, и сердце колоти так, что не слышно даже поезда.

Этот дом намного поскромнее, никакой охраны. У меня мандраж. Я так бежал сюда, что по-настоящему устал. Нужно отдышаться. Что я скажу, что буду делать? Зачем я ее вообще разыскал? Может быть, она сама ничего не знает? Товарищ судьба будто стоит рядом со мной, взирает на этот пятиэтажный домик безжизненным взглядом и говорит:

- И что же ты тут собираешься сделать? Удивить меня.

В ее кажущихся руках кажущиеся вороньи перья, и она одно за одним ломает их, бросая на асфальт под ногами. Я вновь сажусь на скамью. Меня и дом отделяет песчаный пустырь. Он так хорошо виден отсюда. О чем же здесь думать? О чем размышлять? Мне действительно нужно туда пойти, а иначе я потерян. Это такое страшное ощущение, когда осознаешь, что вот-вот потеряешь одного из самых значимых людей в своей жизни – себя. Так и хочется схватить себя за плечо или за руку.

Сижу и думаю, темнеет. Окна дома становятся просто черными пятнами. Никто не спешит зажигать внутри свет. Наверно, никто еще не вернулся с работы. Когда же придет время решиться? Я сделаю первый шаг, наконец, или не сделаю?!?

Внезапно на мое плечо ложится чья-то маленькая ручка. Тепло растекается по коже.

- Что ты здесь делаешь?

Я в замешательстве. Я в панике. Но голос ее звучит так добро, нежно. Неужели, она сама этого ждала?

- Я просто сижу…

- Так получилось, что с работы домой иду именно этим путем. А ты здесь…

- Это получилось совершенно случайно…

Попытался перебить ее я. Но мы больше не можем сказать ни слова. Я все еще не решаюсь оглянуться, посмотреть на нее. Слов нет. На глаза наплывает тьма, в этой тьме мелькают ее золотистые волосы, а потом она меня целует, что в миг превращается в полет наших душ по неизведанному небу. Я чувствую такое волнение, что не смог бы произнести в этот момент ничего, даже если бы очень сильно захотел. Это плач от счастья без слез…

Все окна в том доме горят ярким светом, она тянет меня за руку и ведет к себе, но вскоре я беру ее под руку, и мы, безгранично счастливые, обходим песчаный пустырь и заходим в светлый подъезд.

- И как же ты меня нашел?..




Две зимы, два лета. Я сижу за столиком, раннее утро. Пью кофе, читаю газету. Не могу встать так рано и собираться впопыхах. Это для меня несвойственно. Пусть только шесть часов утра, но я отлично выспался. На шоссе еще нет пробок, и я прекрасно успею на работу. Дочитаю эту вчерашнюю газету, «The Moscow Times», и спокойно поеду на работу, в другой конец Москвы. Я отрываюсь от статьи, поглядываю за окно. Еще так темно. Ищу потерянную строчку. Но не могу найти, потому что меня что-то волнует. Я опускаю газету.

На стуле в другом углу кухни сидит тень. Я обомлел. Мне стало душно. Оно сбрасывает с себя тень, словно плащ. Под плащом – тот самый старичок. Он улыбается мне все такой же беззубой улыбкой. Но из его глазниц в меня воткнут взгляд ярко-зеленых глаз. Старичок словно не обращает на меня внимания некоторое время, за которое я успел покрыться холодным потом. Он будто начинает вещать: «Чтож, привет, мой друг. Давно не виделись. Я думаю, ты меня не забыл».

Он так противно шамкает своим беззубым ртом. Достает что-то из кармана, это какой-то черный комочек. Начинает его подкидывать. «А ты ведь уже сжился со всем этим? Да? Как все это мило… Ты ведь меня не обманул, ты знаешь это?» Комочек в его руках превращается в золотую, блестящую в темноте монету. Она звонко взмывает вверх, искрясь, после каждого щелчка пальцем. «Ты так просто сделал свой выбор, так предсказуемо, так легко для меня». Возле стула, на котором сидит старичок, мне видятся стопки книг, толстых книг, таких родных, таких дорогих. Их освещает свечка, стоящая на вершине одной из таких стопок. «Все кончено, друг мой. Остаешься здесь навсегда». Она встает со стула, прыгучими шагами приближается к свече, наклоняется к ней и тушит одни дуновением.

Я встаю из-за стола и делаю несколько шагов к нему, но вместе со светом свечи, вместе с самой свечой, вместе со всеми книгами старик растворяется в лучах света. В моих руках лишь воздух, да пыль. Мня обманули, ловко провели. Я просто уничтожен.

Подхожу к окну, открываю ставни. Пятый этаж, как неудачно. В двадцати метрах передо мной расстилается песчаный пустырь…

- Что с тобой, в конце-то концов? Очнись!!!

Я просыпаюсь, на моем лице две ее прекрасные ладони. Она так всматривается мне в глаза, будто ищет там что-то, ответ на какие-то вопросы. По взгляду видно, что сама не проснулась до конца. Но зеленые глаза ее словно пытают меня, пытаются выбить какую-то мысль. Я ей говорю:

- Ничего-ничего. Прости. Ложись спать.

С этими словами я ложу руку ей на плечо и увлекаю прижаться к себе. Мы оба глубоко и часто дышим.

- А что я такого делал во сне?

- Да ничего. Просто мне приснился страшный сон, мне захотелось проверить, все ли с тобой в порядке. А ты так долго не просыпался…

- И что же это был за сон?

- Не помню.

Мы немного посмеялись. Я глажу ее золотые волосы, и в голову мне пришла такая хорошая, теплая мысль.

- Ты выйдешь за меня замуж?

Золотая монетка падает на пол…

Уважаемые читатели и просто форумчане.

Спасибо за то, что прочитали. За то, что вообще зашли в эту тему.
Спасибо за Ваши комментарии.
Простите за концовочку. Вот так все получилось. И никуда от этого не денешься.
Никогда не вживайтесь в шкуру своего героя, а то будете все за ним повторять. Я вот так неудачно заболел. Признаюсь, потерял немного линию и суть и решил закругляться.

Все еще жду Ваших отзывов, любых. Но если не хотите, пожалуйста, не пишите.

Как говорится ( и принято говорить) - покупайте меня в твердой обложке, там продолжение истории, а это была только первая глава... И вообще, меня АСТ-пресс издает.

Посмотрим, найдется ли время для чего-нибудь подобного в ближайшее время. Буду немного занят. Написано в непривычном для меня стиле, так тяжело было держать этот чертов сюжет за хвост, что едва не ободрал себе всю кожу.ээээ.сравнение.

Ваши комментарии.

Мне очень понравилось!!!

Уважаемый Галдак!
Спасибо,за произведение!Очень вдохновило.
Действительно,стиль,несвойственен Вам,но так хорошо получилось!
Вы можете так романтично писать

VAZA
, спасибо, очень интересно, а на что же оно Вас вдохновило?

Овечка
Я почти не сомневался... Ведь... Ну, Вы сами знаете.