«9600 м над землей и мы летим! Я думал, будет страшно, я еще никогда не летал, да что там летал! Я еще ни разу не выбирался дальше родного Афона, а тут такое!! Первую четверть закончил с одной четверкой и мой любимый дед Ахра разрешил мне повидаться с дядей Дамиром. Эх… дядя Дамир у нас звезда! В Москве живет! Представляете, да? Целых 10 лет уже не ступал на родную землю Абхазии, но, говорит, что скучает. Наверно уже забыл вкус настоящего шашлыка и нашего сладкого вина. Кстати, я бы не прочь сейчас слопать немного барашка с картошкой. У нас с дедой лучшие овцы на все село! Честно, я вот сейчас не хвастаюсь, я, как это говорят: константи.. констити.. тьфу ты! В общем чистую правду говорю! Это что такое принесли? Что это за коробочка? Для спасжилета маловата, для пепельницы большая. А, я понял! Это так еду упаковывают, как для космонавтов, в отдельные коробочки. А мы ведь почти, как космонавты, на такой высоте летим! Чистей-шая во-да из горно-го источ-ника. Ничего себе! Взяли вот так запросто и залили нашей воды из источника в бутылку. Ну-ка попробуем. Э, нет! Я с детства знаю вкус горного источника, это совсем другой вкус! Эх, надо было с собой в дорогу воды нашей прихватить, а то еще отравлюсь чего доброго. Я слышал, в Москве люди вообще воду покупают в магазинах, представляете, да? То есть из водопровода воду не пьют, такая она там у них невкусная. Бедный дядя Дамир, я бы наверно так не смог.
Красотень какая! 9600 м – это что же получается, мы над облаками летим? Вот бы сейчас поглядели на меня мои друзья: Амир и Рамзан, не поверили бы! Сижу себе у круглого иллюминатора, как в подводной лодке и смотрю, как проносятся внизу облака, как море, большое, бесконечное и пушистое море! А за бортом –50oC. С дедушкой вот только тяжело было расставаться. Как он там без меня с хозяйством управится? Ну ладно, я только на недельку, на каникулы съезжу в Москву и домой. Снижаемся… Стало потряхивать, за иллюминатором понеслись бесконечные огни, так что в глазах зарябило. Стюардесса – милая девушка с приятным голосом сообщила, что на улице -1 oC и нужно одеваться теплее. Ну вот мы наконец-то приземлились. Такого количества больших белых птиц я не видел еще нигде! И все это самолеты! Какие они все сильные и гордые, прям, как наши чайки! Такие огромные, белоснежные! И главное – уверенные, как будто понимают, что они здесь главные; им люди полностью вверяют свои жизни на несколько часов и только от их настроения зависит будет ли мягкой посадка или нет»… Переминаясь с ноги на ногу, в зале прилета меня уже заждался дядя Дамир. Оказывается, мы немного опоздали, и он уже начал нервничать.

Дядя Дамир жил в Москве уже более 10 лет и, похоже, что за эти годы он привык к этому огромному мегаполису. Он был талантлив, но его скромность не позволяла зарабатывать слишком много. И, тем не менее, работа в одном из известных московских концертных залов приносила ему и моральное и материальное удовлетворение. В то ноябрьское утро понедельника у него был выходной день, который он с радостью посвятил своему абхазскому племяннику, то есть мне. Мы сидели на небольшой кухне, дядя жарил яичницу, а за занавесками в горошек тускло пробивался осенний московский свет.
- Тебе в яичницу черри добавлять или не надо? - вдруг спросил дядя.
- Чего добавлять?
Честно говоря, я не совсем понял зачем добавлять вишню в яичницу, но решив, что это одно из модных столичных блюд, согласился. Дядя кивнул и через 5 мин поставил передо мной яичницу с помидорами.
- А где же черри?
Дядя улыбнулся, и морщинки вокруг его глаз разбежались, выказывая веселый нрав хозяина. Наколов на вилку помидор он покрутил его перед самым моим носом.
- Так вот же он, мальчик мой!
- А разве черри – это не вишня?
С того утра и на протяжении всего дня в моей голове роилась куча подобных вопросов, но только не всеми я делился с дядей, дабы не казаться приезжим простачком. К примеру, побывав в одном из огромных супермаркетов и увидев там в продаже анчоусы из Бристоля и мексиканский огурец из Тайланда по цене, за которую у нас в селе можно купить небольшой, но приличный домик, я оторопел и никак не мог взять в толк зачем люди везут издалека то, что можно купить даже у нас, в Абхазии и при том по нормальной, человеческой цене?! Прошлым летом мы с дедом посадили мексиканские огурцы, и они прекрасно прижились. После завтрака, сообщив, что ему нужно купить подарок для жены на день рождения, дядя на полчаса уединился в комнате за компьютером. За это время я успел пересмотреть слегка запыленные статуэтки – музыкальные награды, которые он получил, работая в Москве. До чего же он скромный! Ни словом, ни намеком не говорил нам о них! Потирая руки от удовольствия и напевая какую-то старую веселую песенку, дядя подошел ко мне и заявил,
- Ну вот, дельце провернул. Купил замечательный подарок, надеюсь, что он придется по душе!
- То есть, как это купил? - не понял я, - Ты же дома сидел?
- Да так, выбрал в интернет-магазине, заказал и купил. Завтра должны привезти.
Я с понимающим видом, ничего при этом не понимая, но постепенно догадываясь, кивнул. На часах пробил полдень, и мы направились, как сказал дядя Дамир: «Да, просто гулять, куда глаза глядят!» Он у меня понимающий дядька, не потащил меня сразу на Красную площадь. Мне почему-то казалось на тот момент, что по Красной площади гуляют только такие же приезжие, как я, и потому я не слишком туда рвался. Выехав со двора на большую пятиполосную магистраль, мы поплелись со скоростью нашего ослика Дэни, т.е. не слишком быстро. Столько машин я не видел и, вероятно, уже не увижу в своей жизни. «А куда они все едут? Не Москву же осматривать?» - подумал я. И тут меня осенило: «Ну, конечно! Наверно все эти спешаще-ползущие автомобили везут заказы из интернет-магазинов. Ведь народу в Москве не один миллион человек и если, подумать, сколько дней рождений приходится на каждый прожитый день… Теперь то несложно догадаться, почему москвичи постоянно стоят в так называемых «пробках». Включив радио, Дамир уверенно настроился на определенную волну. Находясь на заднем сидении, я незаметно рассматривал своего родного дядю, которого не видел более 10 лет, в зеркало дальнего вида. Всё тот же серьезный взгляд, который определенно сбивает незнающего человека с толку. Всё те же густые вьющиеся волосы, только появилась седина на висках, да и, пожалуй, похудел он немного. Видимо, московская жизнь, вдали от природы давала о себе знать. Не без ностальгии я вспомнил, как именно он, мой дядя Дамир, учил меня 5-летнего мальчишку держаться в седле. Он купил себе вороного жеребца с норовистым характером. Объезжал его месяца три, и только потом позволил мне подойти к коню и погладить его бархатную морду. А еще через три месяца, я уже неплохо держался в седле и делал вылазки вместе со взрослыми на охоту.
Между тем за окном автомобиля то ползла неторопливой змеей, то проносилась бешеной стрелой Москва. Проезжая мимо какого-то большого белого храма, я так засмотрелся на его купола, искрящиеся на солнце, что на несколько секунд не мог видеть перед собой ничего, кроме желто-красных мячиков, прыгающих перед глазами. Пару раз мы пересекали Москву-реку. Признаться, я представлял ее несколько шире, но ее вид со стороны Воробьевых гор мне очень запомнился; я решил, что обязательно когда-нибудь побываю здесь зимой, и быть может, даже покатаюсь с этих гор на лыжах.

Автомобиль двигался теперь уже не так быстро и в блестящих черных глазах Абули отражался город с его постоянно меняющейся мозаикой рекламы, теней домов, огней тоннелей и переливающихся на солнечном свете волос красивых дам. Они проезжали центр. Здесь всё дышало нарочитым шиком, достатком: каждому офису, банку, бутику, бару было отведено свое законно оплаченное место. А где-то за этим ярким картонным фасадом продолжала жить настоящая Москва, та самая из небольших старых домов с замшелыми стенами и витиевато украшенными балкончиками. Та самая с узкими улочками и широкими парадными со стесавшимися за долгие годы службы ступенями, с любовно хранимыми классиками в старых книжных шкафах и патефонами.
Абули задумчиво смотрел в окно автомобиля, и казалось ему, что все это сон. Вдруг дядя объявил, что они приехали. Выйдя из машины, Абули огляделся. Чуть позади них остался большой, подсвеченный сиреневым неоном мост, впереди дорога упрямо неслась дальше. Они перешли через нее и, пройдя по тропинке, дядя и племянник оказались в Парке скульптур. Минут пять они шли молча, и лишь шорох гравия на дорожке нарушал тишину.
- Знаешь, я частенько сюда заглядываю, - вдруг прервал молчание дядя. - Здесь дышится что ли легче, не могу объяснить». Абули изумленно покосился на мужчину.
- Дядя Дамир, у Вас проблемы со здоровьем? А где Вы живете, там воздух хуже? Я вот никакой разницы не ощущаю.
Дядя Дамир улыбнулся и потрепал племянника по затылку.
- Ну и балда же ты, дружище! Вроде взрослый парень, а как у нас говорят «не догоняешь» о чем я. Я хотел сказать, что этот парк – отличное место для уединения, для сбора мыслей в кулак, понимаешь? Иногда ведь так хочется куда-нибудь исчезнуть на время из суеты этого огромного, всех нас поглотившего дракона-мегаполиса! Вот я и прихожу сюда. Отвлекаюсь, заодно рассматриваю творения рук человеческих. Посмотри, какие славные здесь скульптуры, каждая из них – маленькая история.
В этот момент они проходили мимо скульптуры названной «Свобода». Она представляла собой молодую женщину, с гордо поднятой головой и развевающимися на ветру волосами. На ней не было ничего, но в руках она держала маленького плачущего ребенка.
- Ну что скажешь? Нравится? Улавливаешь суть?
Абули нервно дернул правым плечом и промолчал.
- Ничего-ничего, чуть погодя, поймешь, - с уверенностью заявил дядя.
Юноша не был в этом уверен. Более того, смотря на все эти интересные, но странные, кем-то продуманные, а потом и сотворенные теплыми человеческими руками скульптуры, Абули все меньше думал о них, но все больше о горах…
Горы – творение ветра и солнца. Потрясающая «поделка» природы из каменных исполинов. Именно они, неприступные, а подчас и грозные, но всегда столь уважаемые абхазским народом стояли сейчас перед мысленным взором мальчика. Густые леса с невероятными деревьями и кустарниками, перемежающимися с колючим терновником. Уходя сюда на охоту, сложно было предположить, с кем из здешней фауны тебе придется встретиться: будь то горный марал или сонная гадюка, свирепый кабан-секач или коварный скорпион.
Яркой вспышкой в сознании Абули пронеслось воспоминание. Ему 5 или 6 лет. Ранняя осень. Начался охотничий сезон. Дядя Дамир, в сущности заменивший мальчику покойного отца, взял племянника на охоту. Они поднялись уже достаточно высоко в горы на вороном дядином коне. Погода не предвещала ничего непредсказуемого, как вдруг поднялся холодный ветер бора. Дядя незамедлительно спешился, взял Абули на руки, взошел на самую высокую точку Иверской горы и, подняв его высоко над головой, громко произнес: «Смотри, малыш! Смотри, какая у тебя красивая земля! Ты видел когда-нибудь такую красоту? Это твой Новый Афон, твоя Абхазия, это твоя родина, сынок!» Сквозь пeлену слез, выступивших на глазах от ветра, с бешено колотящимся сердцем, мальчик смотрел на вольные, поросшие деревьями горы, на Юшпарское ущелье и ему казалось, что нет в тот момент человека счастливее его. Вековые деревья раскачивались с неимоверной силой, и казалось, что это какой-то большой великан идет по горам и его тяжелая поступь приминает деревья, как высокую траву. Начался сильный ливень, и им пришлось попросить укрытия в одном из балаганов – деревянном пастушьем домике с навесом.
Несколько крупных капель дождя упали Абули на лицо, пробудив его от воспоминаний.
- Ну что, племянник, давай-ка, заглянем в какое-нибудь кафе, здесь неподалеку есть одно. А то я вижу нос уже красный от холода у кого-то.
Абули молча кивнул, и парочка направилась к небольшому кафе, как оказалось особенно облюбованному здешними художниками. Помещение было небольшим, но уютным. На плетенных из лозы столиках стояли маленькие лампы-лучины, включаемые по мере надобности посетителями. На деревянных «под дуб» стенах кое-где висели картины и, казалось, что они только-только вышли из-под кисти художников, настолько они были яркими, говорящими… Абули потянул воздух носом. Дядя тихо рассмеялся.
-Что, дружок, запах искусства почувствовал?
Воздух был насыщен ароматами дерева, масляной краски, лака и кофе.
- Не знаю, чем здесь пахнет, но мне нравится, - изрек Абули и в подтверждение сказанного чихнул.
- Милый мой мальчик, знаешь, как я жалею, что мы так редко с тобой видимся! И дело здесь не только в родственных связях. Мне есть, что поведать тебе, пока я жив, есть чему научить и есть что показать. Это замечательно, что в свои небольшие осенние каникулы ты выбрался ко мне, в холодную промозглую Москву, но это всё не зря, поверь.
Дядя Дамир заказал обоим по чашке эспрессо и продолжил.
- Я, наверно, не ошибусь, если предположу, что многие, если не все, наши родственники в Афоне не поняли моего переезда в Москву и вообще выбор моей профессии, в том числе и ты.
Отметив растерянную физиономию мальчика, дядя улыбнулся и продолжил.
- Нет, нет, не вздумай оправдываться! Просто послушай и не перебивай меня. Когда-то в детстве, мне было, думается, лет шесть, я повадился воровать хурму в саду одной старой еврейки. У нее по какой-то причине хурма вызревала быстрее, чем у всех нас, чем и привлекала местных мальчишек. И вот в один октябрьский вечер я, как бывало, уже вскарабкался на забор с целью охоты на хурму, но вдруг... из открытого окна услышал музыку. Я быстро сообразил, что ничего подобного в наших краях не играют, и что это был за инструмент, я узнал намного позже. В тот же момент я как сидел на заборе, так и оставался там находиться до той поры, пока музыка не смолкла. С того дня я приходил к одинокой еврейке только за тем, чтобы послушать эту музыку. Всякий раз она играла перед наступлением грозы и волновала меня столь глубоко, что я, словно, опьяненный ею, забывал обо всем происходящем вокруг. Вот так, пожалуй, я и пришел к мысли, что музыка может стать моей судьбой. Знаешь, зачем я тебе все это рассказываю?» Но не дождавшись ответа, дядя продолжал:
 Когда ты стоишь на самом верху горы, в лицо тебе бьет сильный горный ветер, ты слышишь, с какой яростью он ломает внизу деревья, небо перекашивается и становится фиолетово-серым, и ты понимаешь, что сейчас начнется гроза – вот в такой момент что тебе больше всего хочется, скажи?!
 Пожалуй, я.. я.. просто счастлив и мне.. мне наверно хочется улететь!
 Вот!! Вот, мой дорогой, то, что я ожидал от тебя услышать! Я, играя на гобое, чувствую то же самое, что и ты, только тебя к желанию полета сподвигает природа, горы, а меня Искусство, Музыка! Поверь, у меня совсем нет желания читать тебе лекции об искусстве, но кое-что объяснить тебе я должен. Как ты себе представляешь, что такое искусство?
Абули сдвинул брови, и, казалось, серьезно задумался. Меньше всего ему хотелось показаться несведущим в таком вопросе перед уважаемым всеми дядей, но и врать тоже не хотелось; потому он набрал побольше воздуха в грудь и выпалил.
- Я так думаю, что искусство – это либо «золотой голос», либо «золотые руки», в общем, когда ты можешь и хочешь изобразить красоту окружающего мира, и, главное, у тебя это получается. Вот.
Дядя чуть не подпрыгнул на стуле и всплеснул руками.
- Ну конечно! Ты все правильно понимаешь! Я лишь дополню. Видишь эти картины на стенах? Тебе они нравятся, хотя бы некоторые из них?
Абули энергично закивал головой.
- А! А все потому, что художнику удалось правдиво и ярко изобразить руками свой внутренний мир, свои переживания, а это по большому счету и считается искусством. Понимаешь, иногда любовь к окружающему миру настолько переполняет человека, что ему просто необходимо взяться либо за кисть, либо за перо и бумагу, либо за глину, либо, как в моем случае увлечься музыкой. При том в такие моменты ты совершенно не думаешь о результате, ты понятия не имеешь, понравятся ли твоя картина, поэма, скульптура, песня людям или нет, ты просто творишь! И этот процесс приносит невероятное удовлетворение! Поверь, Абули, и постарайся понять все то, что сотворено человеческими руками с чувством, эмоциями, душой и главное - правдиво – все это можно назвать искусством, так как у людей всегда появляется ответная реакция на подобные творения. Положительна эта реакция или отрицательна – это уже второй вопрос, - усмехнувшись, добавил дядя. Ведь даже сыры, которые твой дед с любовью делает из козьего молока или плетеные женщинами ковры – все это искусство, ведь сотворены они теплыми человеческими руками и в них живет частица горячих абхазских сердец! А самое главное, Абули, это то, что между природой и искусством существует прямая непосредственная связь. Человек, любящий природу, восторгающийся ею рано или поздно приходит к мысли увековечить частичку ее, ту самую, хранимую где-то глубоко в сердце и живущей в подсознании. А поскольку нам даны руки, глаза, сердце и ум – эти четыре составляющие помогают воплотить наши скромные мечты порой в неописуемо красивые творения рук человеческих, будь то картины, скульптуры, музыка или какое другое ремесло.
У юноши, казалось, взгляд застыл. Он впал в ту убаюкивающе уютную стадию задумчивости, когда с одной стороны еще слышишь слова собеседника, а с другой – мысленно находишься уже где-то в других чертовски притягательных сферах, куда только тебе одному заказан пригласительный билет. Он уже видел себя то великим музыкантом, перед талантом которого воцарялась тишина даже в самом модном концертном зале; то бродягой-художником, чей гений оценят только будущие поколения; то актером сродни Шарах Пачалиа; то знаменитым поэтом, которому «…знакомо иное рвение: Легкий огнь, над кудрями пляшущий!»
Дядя Дамир потягивал кофе, подперев свободной рукой подбородок и, казалось, читал все то, что происходило в душе юноши. В известной степени уединенная жизнь в небольшом абхазском селе и отсутствие ненужной суеты так присущей мегаполису, сделали Абули человеком если не скрытным, то в немалой степени замкнутым. И все же по выражению лица Абули, дяде удавалось подмечать следы душевных метаний, происходящих на лице мальчика в зависимости от того, какие мысли роились в его голове. Минут пять назад его черные глаза горели огнем, когда он внимал его словам. Еще через пару минут, впав в явную душевную эйфорию, его взгляд вдруг застыл. Дамир чуть заметно улыбнулся. Было приятно осознавать, что парень так быстро поддается его влиянию и впитывает с упоением подобные разговоры. Возможно, отчасти это происходило из-за элементарного отсутствия близких друзей, которым можно выговориться. «Так или иначе, ему это на пользу», - мысленно кивнул про себя Дамир и вдруг увидел грусть на лице у мальчика и тут же последовал справедливый недетский вопрос.
- Дядя, вот ты говоришь, что человек, любящий природу рано или поздно приходит к мысли увековечить ее в картине ли, в музыке ли.. Но ведь мой дедушка Ахра он.. он обожает природу! Он готов целыми днями возиться со своим маленьким садом и верить, что его засохшее манговое дерево вовсе не умерло, а просто «отдыхает». Что его старый клен во дворе – самый красивый во всей Абхазии, что выращиваемые им каштаны слаще вина Лыхны, а шерсть его тощих овец излечит от любой хвори, ведь он с каждой из них разговаривает по вечерам, понимаешь, о чем я?
Голос Абули задрожал, как натянутая гитарная струна, но дядя решил выдержать паузу, т.к. понимал, что молодому человеку нужно выговориться.
- Продолжай, - лишь бросил он глухо.
- Да я не знаю, что еще сказать, так сложно найти нужные слова.
Абули глубоко вздохнул и продолжил.
- Дедушка, он ведь всю свою жизнь прожил в нашем селе, его не раз звали уехать хотя бы в Новый Афон, а то и в Сухуми, предлагали держать там лавку с нашими абхазскими сувенирами, но он не соглашался, а только смеялся в ответ: «Что я буду делать с вашими деревянными погремушками, когда у меня свои живые есть? Да еще и молоко с шерстью дают и у каждой свой характер и душа!» Вот так и по сей день, дедушка ездит раз в неделю на рынок в Новый Афон и продает там овечий сыр и молоко почти задаром, а со знакомых и вообще денег не берет.
Юноша вновь вздохнул, но уже спокойнее. В этот миг Дамиру показалось, что Абули повзрослел. Он опустил свои карие, опушенные густыми короткими ресницами глаза, и потер виски, как если бы у него заболела голова.
- Абули, а как дедушкино здоровье? Он не хворает?
- А он никогда не жалуется! Говорит, что жалуются только те, кому есть, о чем сожалеть, а ему жалеть не о чем. Пожалуй, вот только тоскует он по покойной бабушке, я это вижу. Сядет вечером на скамеечке под кипарисом, затянется трубкой и смотрит на горы. Ведь ты же знаешь, что бабушка погибла где-то в горах, под обвалами?
Дамир молча кивнул.
- Знаю, что у него сердце сдало за последние пять лет, но к докторам разве его уговоришь сходить? Сама мысль кажется смешной. Разводит себе настои из трав, мажет медом грудь и кутается в тулуп из шерсти его любимой овцы Чуча. Скажи, разве нельзя считать, что дед обожает природу? Он ведь связан с нею, как ветви дерева с корнями, как мать с младенцем, как.. как ты с гобоем! Так почему же он никогда не заводил со мной разговоров об искусстве? Почему он не стал художником или композитором или писателем? Я не думаю, что его любовь к живому, его тяга к жизни меньше, чем у тебя. Или для того, чтобы приобщиться к прекрасному, нужно обязательно уехать в мегаполис? Но ведь здесь нет природы! Даже деревья здесь растут из дырки в асфальте!
Дамир чуть заметно улыбнулся уголками губ.
- Да, здесь есть, конечно, музеи, галереи, библиотеки, театры и даже те странные помидоры, которые мы ели на завтрак! Но неужели только одно это способно разбудить в душе тягу к прекрасному? А что делать нам, деревенским? Выращивать розы, доить овец и коров, охотиться и осознавать, что мы не те люди, для которых искусство понятно? Я уверен, что почти каждый второй человек из нашего села никогда не был в театре, ни разу не ходил в музей. Но зато я уверен в том, что каждый мальчишка в нашем селе свободно держится в седле с пяти лет; знает наперечет все названия ручьев в наших горах и с десяток лечебных трав; знает в какие месяцы скорпионы абсолютно безвредны, а в какие особенно опасен кабан в горах, и в какие ночи форель лучше ловится в горных реках и как приручить сокола. Разве это не искусство?
Дядя Дамир запустил руку в свою густую, чуть тронутую сединой шевелюру, провел рукой по затылку и, мягко улыбнувшись, сказал, - Милый мой мальчик, ты задаешь мне вопросы, на которые вряд ли у кого-нибудь получишь прямой и ясный ответ. Более того, - Дамир хлопнул себя по коленям, – я сам то на такой вопрос не найду ответ.
Брови Абули удивленно поползли вверх.
- Как же так? И даже Ты не сможешь ответить на мой вопрос? Ты, который уехал сюда, чтобы жить искусством?
Дамир тихо усмехнулся.
- Абули, мне, несомненно, приятно, что я являюсь для тебя мерилом прекрасного, этакой шкалой искусства, но пойми, что у каждого на подобный вопрос найдется свой ответ и что нельзя мерить людей единым аршином. Мы все слишком разные, слава богу. Твой дед – замечательный, человек. Он мудр, и в его сердце всегда найдется место для прекрасного, ведь он с пеленок впитал всю мощь и красоту абхазской природы, а значит и тягу к красоте. Я бы не удивился, если бы он стал художником, к примеру. Тем более когда-то я находил у него удивительные наброски орхидей, сделанные карандашом. Вероятно, он так их никому и не показал, возможно, не придав этому должного значения. А может быть, попросту результат его попыток показался ему не столь впечатляюще красивым, не столь правдивым, как это было придумано природой? Кто знает… Знаю только одно и в этом я уверен, он счастлив.
Глаза Абули вновь загорелись, но теперь уже внутренним, тихим светом, который явствовал о том, что душа постепенно примиряется с разумом.
- Дядя, знаешь, ты был другим, там у нас, на родине, - тихо изрек вдруг юноша. - Я тогда понимал тебя с полуслова или даже вообще без слов. Дела у нас, что ли были общие и жили мы одной жизнью. Да, в ней, конечно, не было той музыки, которую можно услышать здесь в Москве, и театров у нас нет, и вместо музейных древностей мы храним камни… Но вот деревья! Деревья у нас настоящие и растут из земли, а не из асфальта и чай в пакетиках мы не пьем, а срываем лепестки с живых деревьев и цветов и завариваем. А по вечерам у нас свой симфонический оркестр из цикад, ты ведь помнишь, как они трещат перед дождем?» Дамир грустно улыбнулся и молча кивнул. «Вот я и думаю, неужели, чтобы достигнуть чего-то в жизни, ну хоть как ты, стать музыкантом или может художником, обязательно нужно уезжать со своей родины в большие города и пытаться кому-то доказывать, что твой талант стоит внимания? Почему нельзя сразу творить у себя на родине, даря людям то прекрасное, что ты несешь в душе, и не оставлять эту красоту в себе, как это делает дедушка? Наша земля пустеет, все тянутся в города, пусть даже не в такие большие, как Москва. В моем классе только семь человек ходят на учебу, а остальные помогают родителям, зарабатывают на жизнь, как умеют, им некогда учиться, понимаешь?
Дамир сдвинул брови, что было признаком крайней сосредоточенности, и выдохнул, - Абули, мне, пожалуй, не приходилось еще отвечать на такие вот прямые и оттого сложные вопросы. Да, ты верно подметил, что на нашей земле все меньше остается людей, способных расправить крылья своего таланта без того, чтобы не уехать за синей птицей счастья в большие города. Возможно, эта тенденция когда-нибудь изменится, но обрати внимание, что во все времена, чтобы стать более или менее известным человеком и поделиться своим талантом, людям приходилось покидать свои дома, поселки, деревушки; и только в крупных городах, где культура (хочешь ты того или нет) развита в большей степени наравне с производством; где люди придерживаются зачастую современных взглядов на многие вещи – есть почва для развития человеческого таланта.
- Хм.. но ведь тебе приходиться жертвовать, разве не так? Ты оставил свой дом, свою родину, наши горы и море ради того, чтобы тебя стали слушать, чтобы о тебе заговорили? Ты может быть, уже никогда не увидишь наших изумительных закатов и осеннего шторма на море. И наши праздники, и наши традиции, ты ведь когда-то сам учил меня скакать на коне без седла, а сейчас смог бы ты это повторить?
Дядя Дамир глубоко вздохнул и сказал, - Милый мальчик, у каждого свой путь, нужно только вовремя это осознать и не ошибиться, выбирая его. Я не Бог, я тоже могу принимать неверные решения, но при этом я все-таки живу, я иду вперед и не боюсь будущего, – Лицо его вдруг озарилось теплой улыбкой воспоминания, – Знаешь, а мне ведь этот резной белый заборчик старой еврейки снится до сих пор. И хурма, ржаво-оранжевого цвета, свисающая над ним. И… пожалуй, я знаю, где проведу свой отпуск после концертного сезона, - заключил он.

Каникулы подходили к концу. Через пару дней все вернется на круги своя. Абули сидел в зале отлетов аэропорта и смотрел в окно. Большие железные птицы, похожие на гордых альбатросов, попеременно взлетали и приземлялись на огромном поле. «И ведь у каждого свой путь, своя миссия и только она единственная кажется ему важной в этот момент. Вот этот бело-красный гигант летит, похоже, в Америку. В нем сидят, наверно, такие же вечно спешащие и деловые люди, как мой дядя. Им всем куда-то нужно спешить, что-то нужно успеть сделать, что-то такое, что мне, возможно, никогда не понять», - Абули тихо хмыкнул и прихлебнул из стаканчика растворимого кофе. «А вот этот небольшой салатовый самолет летит на юг, и люди в него заходят какие-то всё больше возбужденные, говорливые, в ярких одеждах. Летят за впечатлениями, значит, чтобы потом перебирать их на фотках в холодную зиму за чашкой чая из пакетика». На какое-то время Абули так увлекся своими фантазиями по поводу самолетов и их пассажиров, что не заметил, как к нему подошел мальчик лет семи и деликатно похлопал его по руке.
- Тебе чего, парень?
Абули казалось, что его разбудили на самом интересном месте.
- Дяденька, а Вы не могли бы купить мне мороженого? Я просто не достаю до прилавка, он высокий!
Абули немного опешил, потом посмотрел на мальчика в упор. Тот, похоже, не шутил, а смотрел на Абули серьезно и внимательно.
- Мама отошла куда-то за подарками в магазин, а мне так мороженого хочется! Вот денежки, купите мне «Эскимо», пожалуйста.
Наконец до Абули дошел смысл всего происходящего. Он, шутя, надвинул пареньку кепку на глаза, подошел к действительно высокому прилавку (ему он пришелся по плечи) и купил малышу «Эскимо».
- На, держи!
Мальчишка схватил мороженое обеими руками.
- Возьмите, денежку!
Ладошка мальчишки уже была немного запачкана мороженым, но он упрямо предлагал деньги Абули.
- Не, не стоит, парень.
Юноша потрепал мальчугана по щеке и спросил, - Ты откуда будешь? Тоже домой улетаешь?
- Ага, - прочмокал малый. -Я – омич.
- Чего? Кто ты?
- Омич. Я в Омске живу.
- А понял. А что здесь делал, в Москве?
- Я с мамой прилетел к бабушке, ей операцию делали. Бабушка тоже омичка.
Малыш захихикал. - Смешно звучит, правда?
- А что с бабушкой? Почему ей у вас не могли операцию сделать?
Мальчик перестал есть и сообщил с серьезным видом, - А у нас такого оборудования нету, как тут. Вот и приехали сюда. А бабушке уже лучше, она даже ходить сможет скоро, вот.
Парнишка чихнул в подтверждение сказанного.
- А еще здесь самое вкусное мороженое! Я всегда хотел попробовать «Эскимо», у нас его не делают, а в Москве оно есть.
Абули улыбнулся.
- Ну и как? Не разочарован? Вкусно?
- Ага! Даже еще эскимошнее, чем я думал.
Вскоре вернулась мама с разноцветными пакетами, и новым знакомым пришлось расстаться. Абули смотрел вслед удаляющейся фигурке мальчика, тот махал ему на прощание худенькой ручонкой…
«Подумать только, из Омска, не из какой-нибудь там деревушки, едут сюда, чтобы вылечиться! А что тогда говорить про наше село?» Тут перед его мысленным взором мозаикой стали складываться такие разные, но оттого такие интересные картинки. Вот его дедушка расчесывает любимую овцу Чучу, напевая ей абхазскую колыбельную. Вот морской бриз будит его, лежащего на берегу ранней осенью, и он сквозь ресницы наблюдает за белыми барашками волн, разбивающимися о берег. Масляный запах краски резко переносит его воспоминания в кафе для художников. Сказочнее места он, пожалуй, еще не встречал. И снова родина, и ржаво-оранжевая хурма, свешивающаяся над белым узорчатым забором. И дядино одухотворенное лицо, отрешенное лицо репетирующего музыканта. Протяжный, мелодичный звук гобоя, такого древнего и такого задумчивого инструмента. Запах мокрой овечьей шерсти и эвкалиптового меда; странные, но поражающие воображение, картины Пикассо в Пушкинском музее; подсвечивающиеся дома «старой Москвы» и ласточкино гнездо под крышей дедушкиного дома; величественное здание МГУ и искрящиеся на солнце фонтаны и… карандашный набросок орхидей. «Я обязательно их дорисую! А потом раскрашу масляными красками и подарю дяде на день рождения. Да, дядя Дамир прав. У каждого свой путь. Но как не ошибиться при его выборе?» И словно в подтверждение мыслям Абули в небо, почти одновременно, но в разных направлениях взмыли два белых гигантских альбатроса…