Сутулый коммивояжер с усталыми глазами остановился перед последней на сегодняшний день дверью. Тонкая рука в нерешительности замерла перед массивным, медным кольцом, призванным напоминать каждому входящему в дом о пристрастии его хозяев к символичным атрибутам «Средневековья». Светло-серые глаза с коричневыми крапинками скользнули по свежее покрашенным стенам с размытыми контурами кирпичной кладки, высоким окнам с шелковыми занавесками за прозрачными стеклами, причудливым теням комнатных цветов, неуклюже упавшим на тротуар слева от коммивояжера... Секундная стрелка на старых часах с паутинкой трещин начала очередной замкнутый круг, и бронзовое кольцо три раза стукнуло о дверь.
В доме послышалось еле уловимое шевеление, затем залаяла собака, однако тут же, по-видимому, получив пинок, жалобно заскулила. Коммивояжер поморщился - он не переносил насилия, а сталкиваясь с ним, испытывал почти физическую боль. За дверью пророкотал чей-то сердитый бас, сопровождаемый квакающий звуком поворачиваемого в замочной скважине ключа, дверь заскрипела и открылась. В лицо коммивояжеру ударил яркий, мертвенный цвет - лампы дневного света придавали прихожей дома очертания казенного учреждения. Коммивояжер зажмурился, пытаясь привыкнуть к внезапно изменившемуся освещению, и медленно, с опаской открыл глаза.
- Чего надо? - пробасил хозяин - высокий тучный мужчина с пышными бакенбардами и лысеющей головой.
- Простите, если потревожил вас... - начал коммивояжер, переминаясь с ноги на ногу и стараясь спрятаться от слепящей лампы за фигурой хозяина. - Я хочу кое-что предложить вам, недорого - поспешно добавил он, увидев, как напряглось лицо хозяина.
- Да? - с сомнением спросил мужчина, подозрительно прищуриваясь на пыльный костюм коммивояжера. - И что же ты продаешь?
- Любовь.
- ЧТО?!
- Любовь!
- Эй, жена! - вдруг заорал толстяк, - поди сюда, здесь один псих любовь продает!
- Что, что? - семенящей походкой к распахнутой двери приблизилась маленькая худосочная женщина с непропорционально ее росту и сложению крупными, жилистыми руками. - Я не расслышала, что продает? Морковь?
- Да не морковь, дура! Любовь!
- Любовь?! Да он просто ненормальный - мгновенно оценив ситуацию, заключила женщина, мельком взглянув на коммивояжера, - как можно продавать то, чего нет на свете?!
- Как нет! - вмешался в разговор коммивояжер, - Как же нет?! Любовь существует испокон веков, она - сердце этого мира, она... душа жизни, двигатель всего, что есть на этом свете!
- Бла, бла, бла... Да ты хоть сам-то веришь в то, что говоришь? - ехидно поинтересовалась женщина, сморщив нос - при этом она стала ужасно напоминать морскую свинку. Любовь! Ха! Я бы сказала тебе, что движет миром, да времени жалко...
- А Вы - дрогнувшим голосом обратился коммивояжер к мужчине, - Вы верите в любовь?
- Знаешь, любезнейший - лицо толстяка залилось багровым румянцем - все эти нежности... - это не для меня. Я человек простой, работящий - явно довольный собой хозяин на мгновение откинулся на пятки, но тут же качнулся обратно - я не могу себе позволить роскошь пускать нюни. У меня просто нет на это времени.
- Но почему?.. Как?.. Разве Вам не случалось любить?!
- Если ты имеешь в виду все эти плаксивые бабьи нежности, то, нет. Да я и не хочу. От любви одни неприятности: страдания, переживания... Сегодня ты на седьмом небе от счастья, завтра - в полном дерьме...
- И что,.. Вы - коммивояжер до крови закусил губу, сцепил руки в замок - да так сильно, что побелели костяшки пальцев, глубоко вздохнул и впился взглядом в крошечные глазки-бусинки женщины - тоже ТАК думаете?
- А что в этом такого? - с вызовом бросила та, - не только я, все мои знакомые, соседи... Я вообще не понимаю, как можно тратить время на подобную ерунду. Любовь! Да кто вообще придумал, что она есть на свете?!
- Простите... - чуть слышно промолвил коммивояжер, - простите... я ошибся...
- Да ладно - великодушно похлопал его по плечу хозяин, - бывает! Прощай!
- Прощайте...
С тем же скрипом, что и несколько минут тому назад дверь затворилась, словно и не открывалась вовсе. Сутулый коммивояжер отер со лба капли пота, едва заметив, что его пальцы в крови, и медленно побрел в сторону парка, где тяжело опустился на первую попавшуюся на глаза скамью.
- Опять пусто? - по-отечески приобняв коммивояжера за узкие плечи спросил седой старик с длинной окладистой бородой.
- Да, отец... Пусто... - ответил коммивояжер и, спрятав лицо в ладонях, беззвучно зарыдал. Старик долго, не мигая, смотрел на трясущиеся плечи сына, из его мутных, когда-то небесно-голубых глаз скатилась и тотчас исчезла в бороде одна единственная слеза.
- Ну, будет, будет - бодро сказал он, - у тебя еще есть время...
- Правда?! - огромные глаза с поволокой слез устремили взор на старика.
- Конечно. Я обещаю. Если найдется среди людей хотя бы один...
- Я найду его, Отче! Обязательно найду!..
"Се стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему..."
Весна пришла в Москву нежданно и слезливо. Серое, еще по зимнему неприветливое небо день за днем поливало столицу хлестким, холодным дождем, разлившиеся тут и там лужи затопили тротуары и мостовые, со свирепым ниагарским шумом извергаясь в сточную трубу, покосившиеся блеклые сугробы не выдержали натиска пробирающегося в мегаполис тепла и медленно растаяли, оголив темную, насквозь промокшую матушку-землю.
Пришла весна и на чердак старого сталинского дома на Малой Дмитровке, где жил герой этой истории – 56-летний Олег Степанович, пушкиновед и коренной петербуржец, несколько лет тому назад приехавший в Белокаменную по приглашению родственников, наобещавших «золотые горы», если он продаст свою Питерскую квартиру (надо сказать роскошную, на Петроградской улице, с высокими, лепными потолками, двойными дверьми с витражами, просторной кухней и полными воздуха комнатами) и вложит деньги в «стопроцентно прибыльное дело». Олег Степанович, будучи человеком крайне доверчивым и добрым, продал свое единственное недвижимое имущество и прибыл в Москву, рассчитывая не более чем через полгода вернуться на родные невские берега… Однако проект сорожичей лопнул как мыльный пузырь, оставив московских родственников Олега Степановича «по уши в долгах», а самого питерца – без крова и средств к существованию в одном из самых дорогих городов мира.
Были дни, когда Олег Степанович хотел покончить с собой, и даже раздумывал над вопросом, что более эстетично (как истинный ценитель прекрасного, он просто не мог позволить себе подойти к самоубийству бездумно и обречь тех, кто его найдет на неприятные минуты лицезрения его, скажем так, не очень привлекательного трупа): принять убийственную дозу транквилизаторов или уснуть под удушливые выхлопы газа. Первый способ отвращал от себя схожестью с гибелью Мэрилин Монро – самой нелюбимой актрисы Олега Степановича (к тому же на транквилизаторы нужны деньги), второй был сложен в исполнении из-за отсутствия квартиры, где можно было бы открыть газ и спокойно, с достоинством умереть. В конце концов, новоиспеченный бомж решил, что самоубийство ему сейчас не по карману и стал продумывать возможность подработки – если не на квартиру с газом, то хотя бы на таблетки. Как ни странно, ему повезло - в первом же магазине, куда Олег Степанович забрел с предложением своих услуг, дородная ярко накрашенная директриса предложила ему должность ночного сторожа, где в качестве заработной платы пушкинист обрел возможность днем спать в каморке за магазином (правда, больше похожей на конуру) и питаться магазинными продуктами на сумму не более пятидесяти рублей в день. За неимением, да и нежеланием искать лучшего, Олег Степанович согласился, обговорив, что иногда он будет жертвовать дневным пойком, чтобы получить полтинник наличными. Так и порешили, и наш герой на долгих полтора года поселился в магазине «Продукты», что некогда располагался на Малой Дмитровке.
Что же стало с его суицидальной идеей? Сначала, Олег Степанович хотел довести свой план до конца, частенько отказывался от еды – копил на транквилизаторы, а потом – забыл. Вернее, перестал об этом думать. На день рождения, который случился с ним на четвертом месяце работы, магазинные коллеги, зная пристрастия ночного сторожа, подарили ему томик Александра Сергеевича Пушкина, приведя экс-петербуржца в бурный восторг. Увлеченный стихами пушкиновед отрешился от реальности и отдался чтению, слезно переживая книжные невзгоды и начисто забыв о собственных. А через полтора года магазин, где Олег Степанович читал вслух самому себе стройные ямбы, сгорел. Среди бела дня, от сигареты, брошенной старичком-алкоголиком дядей Петей в коробку, забитую копеечными миниатюрными коробками спичек…
Тучная директриса лишилась постоянного дохода, а Олег Степанович – дома. Когда пожарные тушили пылающий, словно вечный огонь в Александровском саду, магазин, он прижимал к груди спасенного от стихии Пушкина и плакал, второй раз за жизнь, переживая крушение своей жизни и связанных с нею надежд. Из глаз согбенного годами и несчастьями старика с изрезанным бороздками морщин лицом и непослушной, белоснежно-седой шевелюрой лились крупные, непроизвольные, несдерживаемые слезы. И таким трогательным был этот тихий плач, что дворничиха Марья Ивановна, с незабвенных времен обитавшая во дворах Дмитровки, сжалилась над страдальцем и пригласила Олега Степановича поселиться на чердаке дома, в котором ей самой принадлежала малюсенькая комнатуха в коммуналке.
С местными властями проблем не возникло – Марья Ивановна была человеком дружелюбным и сострадательным, всегда защищала детвору, подбирала и возвращала рыдающим хозяевам потерявшихся кошек и собак, а один раз даже спасла от верной гибели глупышку-попугая Ваську, любимца главы местной администрации Игоря Валентиновича Володарского. Так что, Олег Степанович без проблем въехал в новое жилице и даже нашел себе кампанию – облезлого дворового кота Мурзика, который по какой-то известной только ему причине, проникся к бывшему петербуржцу особой привязанностью. На пару с Мурзиком, Олег Степанович ходил по мусорным бакам в поисках бутылок, с ним же, после восстановления сгоревших «Продуктов» сторожил магазин (пышногрудая директриса не забыла бывшего сторожа и пригласила его, устроившегося, работать в отстроенном продуктовом за пятьсот рублей в месяц).
Летели дни, год следовал за годом, Олег Степанович прижился на чердаке, почти забыв про Питер. Только сны напоминали ему о прошлом, в кратковременном забытьи он вновь гулял по туманным невским берегам, ехал в троллейбусе по шумному Невскому проспекту, сидел перед лупоглазым телевизором в своей просторной квартире на Петроградской, кутаясь в шерстяной клетчатый плед… После таких снов Олег Степанович просыпался с мокрым лицом и темными кругами под запавшими, потерявшими прежний блеск глазами, и даже невинные кошачьи ласки Мурзика не веселили его. Давно забыв о самоубийстве, теперь он мечтал об одном – хоть раз еще взглянуть на свинцовое, низкое питерское небо, вдохнуть промозглый, пропитанный Балтийской влагой воздух, прикоснуться к каменным львам – безмолвным охранникам бесчисленных и бесчконечных питерских мостов… Конечно, Мурзик не понимал этих фантазий, хотя Олег Степанович рассказывал ему о них, наверное, сотни раз. Не понимал он и внезапной хандры любимого хозяина, пытаясь поднять ему настроение игрой и ласковым мурлыканьем. В такие минуты кот рысцой подбегал к сторожу, резво напрыгивал на него, кокетливо толкая мягкой лапкой, и отбегал обратно, чтобы через мгновенье наброситься снова. Олег Степанович натужно смеялся, просто, чтобы не обидеть пушистого кампаньона, но его сердце продолжало плакать. И вот, в один прекрасный день сторож решил во что бы это ни стало взглянуть на Питер, ценой голода, холода, унижений – все равно! Взглянуть, чего бы это ему ни стоило!
Слезливая весна, с которой начался этот рассказ, уже сменилась удушливым летом, когда Олег Степанович с гордо поднятой головой вошел в здание Ленинградского вокзала с ничего не понимающим Мурзиком под мышкой и, протянув в кассу 980 рублей, внезапно осипшим голосом сказал:
- До Санкт-Петербурга, пожалуйста. На «Красную стрелу». На сегодня.
Суровая кассирша взглянула на Олега Степановича исподлобья и противным, скрипучим голосом произнесла:
- На кота тоже билет нужен. И вообще, какой-то он у вас грязный. Еще блох в поезде напустите… У него справка-то о прививках есть?
- Н-ее-т - пролепетал Олег Степанович, бледнея.
- Тогда нельзя! - подытожила кассирша и сунула деньги обратно.
Олег Степанович чуть не заплакал:
- Но, девушка, как же это… Я… мне… не с кем, понимаете,… а я… может и не вернусь…
Кассирша подняла голову на хнычущего Олега Степановича, с полминуты смотрела на него не мигая и тихо пробубнила:
- Ладно, только спрячьте его и никому не показывайте. Если увидят, высадят и Вас, и вашего облезлого кота.
Отшелестела кассиршина речь, и в руки Олега Степановича выскочил красивый, новенький оранжевый билет. Сторож бережно взял его и, смотря на этот нехитрый клочок бумаги как на нерукотворный господний лик, показал его начинающему паниковать и дергаться Мурзику: «Смотри, кот, это наш билет». Мурзик вытаращил глаза на яркую бумажку и жалобно мяукнул.
Спустя три часа, Олег Степанович сидел в вагоне плацкарта и любовался мелькающими за стеклом деревьями и исчезающими за поворотом деревнями и городишками. Ночь давно завладела миром, и вневагонный пейзаж открывался взору Олега Степановича только благодаря сигнальным огням «Красной стрелы». На коленях сторожа, свернувшись калачом, дремал Мурзик, прикрытый застиранной, выданной на ночь простыней. В суете полуночной посадки никто не заметил кота, предусмотрительно спрятанного сторожем в ворох старых, найденных на помойке около вокзала, газет.
По прибытии в Петербург, Олега Степановича чуть не подвело сердце. Въехав в родной, любимый, долгожданный город, сторож почувствовал доселе незнакомую, резкую боль в груди и медленно, осторожно опустился на жесткое плацкартное сиденье, пропуская к выходу бурлящую, клокочущую толпу, спешащую покинуть временный, вагонный приют. Немного отдышавшись и проверив, надежно ли закутан в газеты Мурзик (Олег Степанович все еще боялся, что их с котом высадят), коренной петербуржец на дрожащих, непослушный, вдруг ставших ватными ногах вышел из поезда и крепко зажмурился. Ему все еще не верилось, что этот, до боли знакомый вокзал, действительно реален, что этот, навсегда врезавшийся в память, столько раз снившийся по ночам воздух – окружает его, что навсегда утраченное благополучное прошлое – хоть на мгновенье, а вернулось. Людской шум вывел его из забытья, Олег Степанович освободил Мурзика из газетных пеленок, наверное, в тысячный раз поправил потертую одежду, покрепче запихнул кота под мышку и вышел в город.
Восторг, любовь, надежда – все самые прекрасные человеческие чувства переполнили Олега Степановича настолько, что он опять почувствовал себя плохо. Левую сторону груди сковала ледяная боль, стиснув легкие в железный обруч, рот судорожно схватил промозглый воздух и, не насытившись, побелел, внезапно онемевшие руки выпустили Мурзика, и тот изящно прыгнул на мостовую, возмущенно мяукнув. Еще мгновение – и мир в глазах Олега Степановича почернел бы навсегда, но сердце резко вздрогнуло, метнулось и застучало снова. Сторож отдышался, размял руки, погладил Мурзика и медленно, все еще опасаясь повторения недуга, побрел в сторону Петроградской.
Некогда родной дом встретил Олега Степановича новым, отреставрированным ко дню города фасадом и домофонами на подъездах. Не рискнув звонить в квартиры, московский сторож подождал пока веселая девчушка лет шести-семи со скакалкой и куклой выскочила из четвертого подъезда, где он когда-то, как будто тысячу лет назад, жил и со словами: «Здрасьте, дедушка!» вприпрыжку умчалась на качели. Подержав дверь Мурзику, ошалело озирающемуся по сторонам и лихорадочно вдыхающему новые незнакомые запахи, Олег Степанович вошел в просторный светлый подъезд, любовно украшенный жителями кадками с цветами и поднялся на третий этаж к квартире №69. Массивную, дубовую дверь – гордость Олега Степановича, сменила современная железная коробка с «тридцатью девятью замками», видеофоном и звонком. Почти десять минут простоял бывший хозяин перед недружелюбной, запертой дверью, пока из-за нее не раздался приглушенный металлом, визгливый голос: «Человек, вы к кому?!» «Нет, нет, я… просто ошибся дверью» - пролепетал столичный сторож и медленно, скорее по привычке, чем с какой-либо определенной целью, побрел на чердак…
Дверь над железной лестницей оказалась не заперта и Олег Степанович и Мурзик бесшумно пробрались под крышу. На этом чердаке никто не жил, толстенный слой пыли, нарушаемый только маленькими, острыми, неприятными отпечатками крысиных лап – смертельных врагов как кота, так и его хозяина – производил удручающее впечатление, напоминая о временности бытия и неизбежном обращении самого безупречного порядка в хаос. Кучи старого хлама, заполонившие углы, мрачными обелисками возвышались в этом унылом «музее» прошлого, а неяркий пасмурный свет, пробивающийся сквозь узкое, незастекленное окошко, рождал в сердце тоску и боль, словно пришедшую из какой-то неведомой стороны, где никогда не светит солнце, никто не признается друг другу в вечной любви и не раздается непринужденный детский смех.
Забыв про пыль и грязь, Олег Степанович сел около одной из куч хлама и стал перебирать старые, покрытые паутиной газеты, книги, коробки… Депрессия, было покинувшая его в Москве перед вагоном «Красной стрелы», вернулась с небывалой силой. Бывший петербуржец зарыдал, размазывая пыль и паутину по рано постаревшему, превратившемуся в печеное яблоко, лицу, принявшись яростно разбрасывать, откидывать от себя чье-то старье, словно беду, обрушившуюся на него несколько лет назад. Мурзик метался по чердаку, испугавшись столь необычной, по-настоящему страшной ярости хозяина, в это мгновение потерявшего все человеческое, превратившегося в дикое, смертельно раненное, но еще опасное животное, готовое искромсать, растерзать, убить… Но на смену ненависти и боли пришло тупое равнодушие, всхлипывания сменились тихим плачем, а судорожные движения неосознанными, бессильными конвульсиями. Внезапно, на колени Олега Степановича упала небольшая, выцветшая коробка, перевязанная пожелтевшими от времени лентами. Все еще продолжающий тихо стонать сторож бездумно распутал ленты и откинул пыльную крышку… В обрамлении когда-то индигового, а теперь - бледно голубого шелка, спутанные и потускневшие от пыли, в потрепанной картонной коробке на годами пустующем чердаке лежали изумительные, тонкой, словно дорогое кружево, работы драгоценности: подвески, цепочки, кольца, броши, диадемы… В одно мгновенье перед внутренним взором Олега Степановича пронеслись фрагменты будущего: антикварная лавка, деньги, его собственная комната или даже квартира, дремлющий на широком подоконнике возле горячей (давно забытая роскошь!) батареи Мурзик… Ах! Жгучая боль сковала все члены Олега Степановича, из последних сил он ухватился за старую коробку и погрузился во тьму.
Очнулся сторож, когда недолгий (время белых ночей осталось позади) питерский день погас и чердак окутал кромешный мрак. Где-то поблизости мурлыкал верный Мурзик, а с улицы доносились неясные звуки редких машин и крики чаек. Приподнявшись на локтях и повернув голову «влево-вправо», стараясь сбросить больное сонное оцепенение, овладевшее телом, Олег Степанович вспомнил о найденной коробке и чуть не закричал решив, что за то время, пока он был в обмороке, драгоценности скорее всего нашли и забрали. Подавив желание расплакаться, Олег Степанович попытался сесть и тут с его колен со стуком упал какой-то предмет… Еще не веря в удачу, боясь даже подумать о том, что все, приключившееся с ним, может оказаться правдой, продуктовый сторож пошарил руками в темноте и наткнулся на картон, дрожащие пальцы побежали по скользким шелковым стенкам и уперлись в холодный металл, прерывающийся россыпью невидимых камней…
«Мяу!» - приветствовал полу-живого Олега Степановича подобравшийся вплотную к хозяину Мурзик, и шершавый, словно наждачная бумага, язык лизнул дрожащую руку, судорожно сжавшую бесценные украшения…
"Это письмо - не для чужих глаз и ушей. То, о чем я сейчас расскажу, станет шоком даже для тебя, дорогая сестренка. Сразу предупрежу, что все нижеописанное - не глупый розыгрыш, не шутка, а истинная правда, не поддающаяся разумению и не подлежащая логике.
Мила, прошу тебя, поверь мне и прочти это письмо без удивления, на свете слишком много неизвестного и неизведанного, чтобы чему-то удивляться. Сократ когда-то говорил: "Я знаю только то, что ничего не знаю", - и я согласна с ним. Главное, что волнует меня и о чем я тебя прошу - сохрани в своем сердце веру в Бога и в его благость. И, ради всяго святого, сохрани все, о чем прочтешь сейчас, в тайне!"
1.
Мы приехали в тот дом около одиннадцати часов утра. Ты знаешь, Милочка, как тяжело мне даются ранние подъемы, и этот раз не стал исключением. Чтобы тебя не будить - тем более, что мы простились вечером, я потихоньку встала, перехватила хлопьев и выскочила за дверь. Если бы я только знала, что прощаюсь с тобой навсегда, я бы помедлила убегать, тихонько опустилась перед твоей кроватью на колени, взгяделась в твое спокойное, строгое лицо, неслышно провела по выбравшейся из-под одеяла и замершей на полпути к полу руке, но... Речь не об этом.
Когда мы добрались до деревни Ильинское-Темново, солнце уже пекло несчадно. Воздух медленно колыхался и вибрировал, как будто мы вдруг оказались в полуденной африканской пустыне. С нас ручьями стекал пот, от моей косметики не осталось и следа, а Танин тональный крем превратился в жирную маслоподобную субстанцию и крупными сметанными каплями падал на ее плечи и грудь. Машкин дом оказался вовсе не таким ветхим и древним, как она рассказывала, вряд ли его построили раньше середины прошлого века. Фундамент почти развалился, отчего домик накренился и словно горбатая старуха смотрел на нас - троих московских путешественниц - косо и опастливо, но фасад сохранился неплохо. Оказывается ее покойный дед отремонтировал его почти что перед самой смертью. "Любил он этот дом, - сказала Машка, щурясь, - людил, не смотря ни на что..." "А что?" - спросила мы с Татьяной хором. "Да так, - ответила подруга, - глупости всякие".
В целом, старый дом нам понравился, а уж для нашей главной цели - "отдахнуть от всех и вся" - и вовсе подходил как нельзя лучше. Так мы, наивные, думали тогда, по приезду. Не знаю, как бы ты оценила наше сельское пристанище, но, скорее всего, тебе бы оно не понравилось. Я прямо-таки слышу: "Слишком уж просто... Да и удобства за углом". Туалет с умывальником располагался во дворе, как и подобие душа - огромная черная бочка, поставленная на попа на три широкие доски, сколоченные наподобие кабинки. Во время дождя в нее заливалась вода, потом, на солнышке - она подогревалась и можно было мыться. Представляешь меня после нашей городской вылизанной ванной в такой импровизированной джакузи? Нет? А вот и не угадала! Я не только с удовольствием плескалась здесь, но и чувствовала себя очень хорошо, как никогда раньше.
Таню, как обычно, все раздражало: и раздолбанный душ, и вечерняя тьма, царствовавшаяся в этом забытом Богом и электричеством месте, и жужащие, жалящие комары. Как ты уже догадалась, электричества в доме не было. В советские времена не успели провести, а теперь и подавно забросили это дело. Так что нашей Таньке пришлось нелегко, ты же, наверное, помнишь как она боиться темноты?.. Маша, правда, тоже ее не любит, хотя и храбриться, но я то вижу, как загораются в ночи ее глаза, словно пытаясь отогнать наступивший сумрак, как ее тонкие пальцы белеют и начинают судорожно бегать по одежде, лицу и волосам. Смешно. Странно, но сколько я себя помню, меня никогда не пугала темнота, я не трепетала в ожидании ночи, даже ждала ее наступления. И до сих пор я живу по-настоящему только в это темное, ароматное, сладостное время.
В Машкином доме оказалось восемь комнат, небольших, но уютных. Повсюду чувствовался налет времени и, пусть не древней, но все же - старины. Массивные деревянные горки с замутненными стеклами и покрытыми патиной ручками, скрипучие кованные кровати с провиснувшими матрасами, пожелтевшие связанные вручную скатерти и салфетки, расшитые разноцветными крестиками занавеси. Я выбрала большую светлую угловую спальню, а девчонки обосновались по соседству - в примыкающей к моей комнате гостиной с двумя диванами. Перед сном подружки долго шептались, а потом попросили меня не закрывать дверь в свою комнату. "Чтобы не было так страшно" - признались они, глупые трусишки. Мало того, они разложили только один из диванов и устроились на нем вдвоем. Хозяин - барин...
Первая ночь прошла спокойно, только Тане приснился кошмар. Что именно приведелось ей в том сне - сейчас уже не вспомню, но он произвел на нее впечатление, весь следующий день подруга ходила тихая, как в воду опущенная. Я же спала хорошо и не видела никаких снов, или забыла их по пробуждении.
На второй день отдыха мы выяснили, что в ближайших к нашему трех домах никто не живет. В дорожной суматохе мы забыли соль и теперь давились невкусной пресной едой. Кое-как позавтракали и решили попросить немного приправы у соседей, а заодно и выяснить где здесь ближайший магазин. Однако соседей не оказалось. Растерянные и удивленные, мы перебирались от двери к двери, стучали, спрашивали "Есть кто дома?", вздыхали и шли дальше, но после третьей неудачи отчаялись и вернулись домой.
С самого приезда меня больше всего поразил лес, окружавший Машин дом с трех сторон. Ничего более величественного, грозного, прекрасного я за свою жизнь не видела. Наверное, Мила, ты сейчас с сомнением улыбаешься краешками губ, но это правда. Даже египетские пирамиды померкли бы рядом с этой мощной, живой, дышащей силой. Лес, кажется, жил своей собственной, недоступной нашему пониманию, жизнью. Утром он притворялся веселым и приветливым, каждая росинка на листочке и травинке улыбалась солнышку. Но я знала, чувствовала, что это маска. Днем он замирал, задерживал шумное, пропитанное хвоей дыхание, погружался в послеобеденный ленивый сон, отправлялся на сиесту, а ночью - становился самим собой. Истинное лицо нашего леса показывалось в переходную, сумрачную, предзакатную пору, когда до наступления темноты оставался всего-лишь миг, одно дыхание, шелчок ресниц. Верхушки огромных, необъятных дубов раскачивались из стороны в сторону, как бы приветствуя тебя и приглашая в свой мир, но мир не добрый, полный страшных чудес и мрачных сказок. По высокой траве, так недавно расточавшей тебе свои самые лучезарные улыбки, расстилался густой, мокрый туман, обвалакивающий землю инейным паром. Таким наш лес нравился мне больше всего, он вдохновлял, манил, притягивал... В эти минуты он становился невероятно романтичным. Черной романтикой Амадея Гофмана, Густава Майринка и Брэма Стокера.
Но так казалось только мне, ни Таня, ни Маша не находили в этой, как они выражались «чаще», ничего романтичного. Лес, особенно вечерний, пугал их, а уж заставить девчонок выйти из дома, чтобы посмотреть на него ночью, было просто невозможно. Ни за что на свете они бы не решились войти под его черные кроны, коснуться влажной травы, вдохнуть туман. А я, признаюсь, часто пробиралась среди ночи мимо них, спящих, смотрела на мерцающие далекие звезды и загадывала желание случайным, падающим куда-то в будущее звездам. Подолгу, пока не начинала неметь шея, сидела я на крыльце, вглядываясь в бесконечность ночного неба, и мечтала.
По вечерам мы освещали дом свечами (толку от их слабого парафинового горения было не много, но, по-кайней мере, мы не сидели в кромешной тьме) и пили чай. Чтобы закипятить жестяной, покрытый слоем гари чайник приходилось разжигать печь. Никто из нас троих, естественно, не был знаком с мудреной печной наукой, а потому, первые три вечера мы глотали едкий угарный дым и проклинали печника, потом - приноровились, перестали топить по-черному.
На пятую ночь нашего пребывания в Ильинском-Темнове разразилась гроза. При первых яростных ударах грома Танька и Машка вскочили со своего дивана и прискокали ко мне. Я проснулась из-за их возбужденных голосящих причитаний и возгласов "ну как можно спать в такую грозу?!" "Прекрасно" - ответила я, открывая глаза и укоризненно глядя на подруг. Удивительно, но гроза и гром меня не потревожили, не разбудили. Штору на окне я на ночь не задвинула - прятаться за занавесями было не от кого -, и теперь вся комната озарилась вспышками ярчайшего света. Впервые за все время, мне стало не по себе.
А гроза разбушевалась не на шутку. Старые яблоньки склоняли свои ветви почти до земли, а ветер в трубах дул так, что, казалось, стонет сам дом. В ту ночь, наверное, только я заметила ЕГО. Даже сейчас, стустя время, я не знаю, показалось мне, или ОН и вправду приходил... Но девчонки точно ничего не заметили, они не вглядывались в дождь, старались вообще не смотреть в окно. А я... ты же знаешь меня, Мила, я только туда и смотрела, за покрытое каплями окно, в самое сердце стихии, в самую темноту. Как будто знала и ждала...
Блеснула очередная молния и на секунду мне привиделось, что под деревьями, там, в лесу, в самое его чаще кто–то стоит. Черный силуэт в длинном плаще. Но - снова вспышка, и под деревьями - никого. Показалось...
Мы не спали до самого рассвета. Просто сидели на моей кровати, девчонки так и не отважились вернуться в свою комнату, на скрипучий диван, и болтали. О чем? Конечно, о любви! Только, после той вспышки, когда мне показалось, что я что-то увидела, я тоже не смотрела в окно, не хотела смотреть, задернула тонкую шторку, не оставив ни одной щелки.
2.
Гроза прекратилась с первыми лучами солнца, как будто новый день не хотел принимать на себя грехи предыдущей ночи, отрекался от них. Где–то далеко пропели петухи. "Значит кто-то здесь все-таки живет!" - обрадовались мы и на сердце стало непривычно спокойно, благостно. Озаренные солнечными зайчиками, смешавшимися с пестроцветной радугой, мы уснули.
ОН вернулся через три дня, вернее - ночи. Чем больше я думаю о НЕМ сейчас, тем больше уверяюсь в том, что в ту грозу ОН все же приходил... Так или иначе, а в час нашей второй встречи, первого свидания, я проснулась среди ночи. Необъяснимо, без причины, просто открыла глаза и поняла, что больше не усну. В комнате было темно, единственный свет падал сквозь незашторенное окно. Серебристая лунная дорожка вела к моей кровати, теряясь где-то под ней. Старинные предметы обстановки были освещены фантастическим холодным сиянием ночной королевы, влюбленные в ее желтый неверный лик, они словно плыли в воздухе, колыхались на далеких невидимых океанских волнах, подвластные и покорившиеся молодой Луне. "Полнолуние! Как же я могла забыть про него!" - мысленно воскликнула я. Ведь только в полнолуние меня терзает внезапная бессоница, только в полнолуние я разговариваю во сне, веду странные, непостижимые, призрачные диалоги...
Полноликая белолицая Луна манила к себе, я подошла к окну и встретилась с ней взглядом и на четверть часа утонула в пустых кратерах-глазницах. Когда же я, наконец, опустила взгляд... черная тень стояла на том же месте, что и во время грозы, под исполинами-деревьями, в глубине леса. На этот раз я смогла ЕГО рассмотреть. Это бесспорно был мужчина, исполинского телосложения, с широкими плечами, высокого - под два метра - роста в темно-синем плаще. Ветер ерошил темные, цвета вороного крыла, довольно длинные волосы, придававшие тени зловещий, но вместе с тем притягательный вид. "Было ли мне страшно?" - спросишь ты. - Не знаю. Как не знаю, страшно ли мне сейчас...
Утром я не стала рассказывать подругам о своем ночном госте. Почему–то во мне жила уверенность, что ОН, мой полуночный незнакомец - не галлюцинация, не ночное видение, образованное сочетанием случайных теней и светом луны, а нечто действительно существующее, живое. И следующим же вечером я убедилась в правдивости своего предчувствия, ОН пришел снова.
Шли дни, в светлое время, в лучах жаркого солнца я почти забывала о НЕМ, зато с приходом сумерек... Теперь каждая ночь сулила мне свидание с тенью. Я перестала бояться. Во время нашего шестого свидания мой незримый поклонник - может, это прозвучит глупо и самонадеянно, но уже тогда я точно знала, что ОН приходит ко мне - осмелился подойти к окну почти вплотную, но, как и в предыдущие ночи, светила яркая луна и я разглядела только длинные, черные как смоль волосы и яркие, сияющие стальные глаза. И, знаешь, Мила, его взгляд... никто и никогда не смотрел на меня так. В этих непостижимых глазах, в этом гипнотическом взгляде было все – и жар, и холод, и любовь, и боль. Мы словно сцепились взглядами, стали единым целым. Я почувствовала как по моему тему побежал электрический ток, руки и губы задрожали, стало трудно дышать, но ни за что на свете я бы не согласилась отвести глаза, это было выше моих сил.
После этой дуэли душ и взглядов я стала мечтать только о том, чтобы увидеть ЕГО, моего темного принца целиком, при свете дня. Но, увы, днем ОН никогда не приходил, как я не просила. Да, да, я научилась общаться с ним через окно, справилась с тонкой преградой холодного стекла. Каждую ночь оно оказывалось ледяным на ощупь, несмотря на изнуряющую жару, запотевало, и я выводила на этой ровной немой поверхности зеркальные слова. Тень понимала, кивала головой, сверкала глазами, но не отвечала. Я умоляла ЕГО прийти днем, чтобы я могла увидеть его, познакомиться с ним, прикоснуться к нему, ощутить тепло его тела, убедиться, что ОН существует НА САМОМ ДЕЛЕ. Иногда мне приходило в голову, что мой призрачный гость - всего лишь сон, и тогда хотелось плакать и кричать от горя, колотить кулаками по подушке так яростно, чтобы снегопадом летели перья, стучать ногами по досчатому полу и орать, орать, орать...
Я писала ему о своих страхах, молила развеять их, но днем ОН так и не появился. Наверное, понял, что я так просила его прийти днем еще и потому, что до смерти хотела, чтобы ЕГО увидели мои подруги. Днем я маялась и страдала, зато ночь принадлежала мне. Мы виделись всегда в одно и то же время, ОН никогда не опаздывал и не пропускал свиданий. Я настолько привыкла к моему гостю, что не представляла ночи без НЕГО, ОН слился с ней, стал ее частью, ее героем, ее королем.
Пока я упивалась тайными свиданиями с тенью, Танюшка стала видеть кошмары. По-видимому, сказалось длительное отсутствие нормального общения. Теперь, каждую ночь она боялась ложиться спать, ссылаясь на то, что каждую ночь ей сниться жуткий, страшный сон, но отказывалась рассказывала нам с Машей что именно она видит. Несчастная похудела, осунулась, стала раздражительной и нервной, под глазами залегли темные круги. Маша предложила вернуться в Москву, но Таня возразила, что не хочет, чтобы из-за ее кошмаров мы жертвовали отпуском; тем более, что до конца нашего добровольного деревенского затворничества осталось чуть больше недели. "Потерплю" - сказала Таня и вымученно улыбнулась. Мы не стали спорить.
Когда зашла речь об отъезде, все мое существо вытянулось в струну, сердце застучало быстро-быстро, голова заболела, стало очень жарко. Мне стало страшно, что скоро - чертовски скоро - я покину этот старый скрипучий дом и ЕГО больше не будет, ОН уйдет из моей жизни, останется лишь бесплотной серой тенью, давним воспоминанием, металлическим привкусом чего-то потерянного навсегда... Я замерла от ужаса, застыла, потеряла опору под ногами и осела на диван.
"Что с тобой?" - спросили подруги.
"Ничего" - ответила я и заплакала.
В ту же ночь я со слезами на глазах написала на стекле, что скоро покину ЕГО. Некоторое время с той стороны окна ничего не двигалось, а потом мой черный принц обнажил белую руку с аккуратными, немного длинноватыми ногтями и начертил "Я никуда тебя не отпущу". Как будто мягкая теплая пушистая лапка погладила мое сердце, и от этой нежданной ласки оно вдрогнуло, затрепетало и заколотилось, счастливое и успокоенное. Тебе может показаться странным, что твоя строгая, суровая, с тяжелым характером сестра вот так, нежданно-негаданно по уши влюбилась в сумеречного, теневого гостя, я и сама себе удивлялась, но ничего с собой поделать не могла. Мне было абсолютно наплевать, что твориться в этой темной, ночной душе, неплевать, что я ничегошеньки о НЕМ не знала, даже не видела ни разу! Мое робкое тщеславие торжествовало. Я смогла, сумела приворожить ЕГО, влюбить в себя так сильно, что ОН не хочет меня отпускать; я покорила это загадочное сердце!..
Начиная с той ночи, наши подлунные тет-а-тет стали более продолжительными. ОН чаще и охотнее писал мне, выводя на стеклянном свитке такие причудливые и прекрасные слова, каких я отроду не слышала. Это были не простые комплименты, а слова от которых щемило сердце и хотелось стонать, корчиться на полу от удовольствия и сжимать себя вспотевшими руками, мечтая о ЕГО руках. Как бы мне хотелось повторить их для тебя, сестренка! Но я забыла эти безумные несказанные речи, их заслонили слова реальные. Наконец, наступила ночь прощания. Следующий день обещал стать для меня невыносимой мукой, предстояло горькое расставание, я не могла поверить, что что-то, или кто-то сможет изменить мою жизнь, заставить меня остаться, забыть про любимый шумный город с его радостями и горестями, победами и поражениями, с его такими разными сторонами одной юбилейной медали по имени "Столица".
Итак, на нашу деревеньку опустилась ночь, свечи погасли, подруги, свернувшись калачиками, легли спать, а я встала напротив окна. ОН не заставил себя ждать, появился с последним, двенадцатым ударом дубовых напольных часов, и ОН улыбался. Мою душу покоробила эта радость, я спросила у НЕГО: "Неужели его совсем не расстраивает предстоящая разлука?" Выписывая вопросительный знак, похожий на чье-то нескромное ухо, подслушивающее чужие тайны, я не сдержалась и заплакала, а ОН еще шире улыбнулся и написал "Пойдем!"
Когда оконное стекло исчезло, я не успела удивиться, просто приняла это как должное. Теплая, нежная, сильная рука мягко, но настойчиво взяла мою похолодевшую ладонь в свою, и тень повлекла меня за собой. Не помню, как мы с принцем очутились в лесу, только ОН уводил меня все дальше и дальше от дома, сквозь туманные заросли, скорчившиеся деревья и застывший воздух. Наконец, после нескольких часов пути, а может быть, и нескольких минут, мы очутились перед великолепным замком, окруженным глубоким рвом. От восхищения я забыла обо всем на свете и с трепетом прижалась к своему спутнику. Его тело, даже сквозь длинный плащ излучало тепло. В ответ на мою неумелую ласку, ОН наклонил свои губы к моей руке и поцеловал ее. Мила, такого блаженства я не испытывала никогда! Как будто миллиарды крошечных звезд рассыпались перед глазами и устроили ради меня прекрасный танец. По телу разлилось такое тепло и нега, что я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Почувствовав внезапно охватившую меня слабость, мой ночной друг крепко обхватил меня за талию и взял на руки, а потом... Ты не поверишь мне, Мила, но потом ОН оттолкнулся от земли и мы полетели - высоко, высоко надо рвом, а мимо нас с шумом проносился стремительный ночной ветер...
Первую, самую изумительную ночь мы провели в золотой спальне; кругом горели свечи, тысячи свечей, прозрачный полувоздушный полог кровати колыхался в такт нашим движениям, и я поняла, что пропала. Навсегда, на веки вечные. Что больше никогда мне не захочется покинуть этот замок, и эту кровать, и что никогда и никого я не полюблю сильнее моего дорогого друга.
Как ты наверное уже поняла, я больше не вернулась в тот деревенский дом, но мой принц был там. ОН рассказал какая беда постигла моих дорогих Таню и Машу, и я долго плакала об их судьбе. До сих пор я не понимаю, что же произошло, почему они сошли с ума? И что привидилось им в ту роковую ночь, ставшую ночью моего вечного блаженства? Но меня не оставляет надежда, что они поправятся, я каждый день молюсь об этом. Принц говорит, что все пройдет, все забудется, и я ему верю...
Словом, я - счастлива, Милочка! Так счастлива, что и слов не хватает! Наш замок – самое прекрасное место на земле. Правда, здесь нет зеркал - мой принц говорит, что они всего-лишь тешат людское тщеславие, но мне ОН достал одно, чудесное, из белого золота, ограненное топазами и гранатами. Знаешь, Мила, он сделал из меня принцессу, приучил к роскоши, если бы ты только видела мои платья! Впрочем, мне ничего не нужно, кроме моего дорогого друга, но он аристократ, и потому сказочно богат. А еще мой принц любит меня и говорит, что так будет всегда, обещает, что я буду жить вечно. Как ты думаешь, такое возможно?!
Напоследок, мне хочется сделать тебе подарок - вместе с этим письмом к тебе придет посылка - это мой прощальный поцелуй, немного украшений, чтобы и моя сестренка смогла почувствовать себя королевой...
Ну что же, дорогая Милочка, пришло время прощаться. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. Мой принц затворник, ОН никогда не ездит в гости, и не принимает их у себя, а я теперь - его жена, моя жизнь - его жизнь.
Прощай и помни, что я люблю тебя.
Вечно твоя, Алина Дракул.
P.S. Не пытайся отыскать наш замок в путеводителях или на карте, его там нет. И НИКОМУ не показывай это письмо!!! Ради собственной безопасности...
Эпилог
В 2003-м году это письмо пришло на имя Кольновой Милы, умершей за десять лет до того. Странное послание прочитали внуки покойной, и не найдя никаких признаков того, что письмо было адресовано именно их бабке, отнесли его обратно в отделение связи, сообщив, что на лицо почтовая ошибка и им прислано письмо, явно адресованное однофамилице их почившей родственницы. На пыльных полках Коломенского почтамта оно и было найдено вашим покорным слугой, который, как и автор загадочного послания, обладает романтичной душой и верит в то, что наш мир не совсем такой как кажется на первый взгляд... Так что я публикую письмо юез изменений. Так, как есть.
Как подчас ноет сердце, когда смотришь на стариков. Не на тех счастливых бабушек и дедушек с добрыми, спокойными лицами и морщинистыми улыбками, прогуливающими вижжащих внучат, а на несчастных, одиноких и жалких, вынужденных обходить помойки и мусорки в поисках тридцатикопеечных бутылок и полурублевых аллюминиевых банок из под пива. На всеми забытых, заброшенных пенсионеров в старых, видавших виды одеждах, оставшихся с более сытых советских времен, похожих на трусливых бездомных собак с огромными тоскливыми глазами, пронизывающими душу и спрашивающими "за что?"
Больно смотреть на них, стыдно и страшно. И кажется, что в чем-то ты перед ними виноват, где-то именно тобой допущена ошибка, из-за которой они так живут. Если скитание в поисках отбросов вообще можно назвать жизнью...
*******
Жила на свете пожилая женщина. Всю жизнь ее преследовало одиночество: рано умер любимый муж, а детей никогда и не было. После смерти супруга, когда женщина осталась совсем одна, она села на скрипучий диван, закрыла заплаканные глаза и прислушалась. Тишина и одиночество окружили ее плотным кольцом, вошли в дом, чтобы поселиться в нем навсегда. Ни шороха, ни звука не услышала бабушка, только неровный стук своего собственного сердца.
Прошло несколько лет, несколько дней рождений, проведенных тет-а-тет с телевизором, новогодних праздников с одной тарелкой и без шампанского. Неумолимое время лишило вдову возможности зарабатывать себе на жизнь, она осталась на попечении правительства. Выплачиваемых за более чем тридцатилетний стаж работы денег едва хватало на питание, а уж когда приходилось покупать лекарства, до следующей пенсии доживалось чудом. Когда оброненные неизвестным благодетелем десять рублей в траве найдет, когда добрый человек пакет молока да батон хлеба купит, а когда и в проголодь...
А жизнь шла своим чередом, коммунальные платежи сжирали львиную долю пенсии старушки, а признаться в том, что она живет за чертой бедности и попросить льгот ей не позволяла гордость. Чертово чувство собственного достоинства, так некстати присущее ей в стране, где лучше всего живется людям без чести и совести. Сводить концы с концами становилось все труднее, над пожилой женщиной нависла угроза нищеты. Горемыке-вдове она представлялась тощей, оборванной бомжихой с ввалившимися щеками, беззубым ртом, костлявыми руками и пустой авоськой. Никогда не думала бабушка, что доживет до дня, когда ей не на что будет купить коробок спичек.
Проревев белугой несколько дней, женщина смирилась со своей судьбой и начала собирать бутылки. Ничего более унизительного она никогда не делала, в одиноких стариковских глазах стояли слезы, порой из-за них она не видела дороги, но страшный враг по имени «голод» неотступно ходил за бедняжкой и, спасаясь от него, вдова бросалась к пивным бутылкам как к единственному спасательному кругу в мире жестокости и отчуждения. Но как-то раз нервы бедной старухи не выдержали и вся ее душевная боль и сердечная тоска вырвалась с потоком горьких, безутешных слез. Она села на лавочку около своего подъезда и заплакала, тихо и безысходно, как плачут люди, лишенные будущего, страдающие в настоящем и забывшие прошлое. Есть ли что-то ужаснее соленых слез старого, немощного человека?..
Вдруг еле заметный шорох привлек внимание старой женщины, тыльной стороной ладони она вытерла глаза и увидела перед собой жалкое, убогое существо. Грязная кудлатая дворняга смотрела ей прямо в глаза и, казалось, тоже плакала. Какими же родными и близкими для вдовы были эти скупые собачьи слезы! В этот миг непонятного, необъяснимого, волшебного душевного единения два беззащитных, одинаково несчастных живых существа стали похожи. Забытые, брошенные, лишние в этом огромном жестоком мире.
Через неделю старушка опять встретила дворнягу. Собака рылась в помойке, пытаясь найти еду. «Вот и я - подумала женщина, - как и эта бедная, бездомная собака ищу себе еду, разве что, немного другим способом». Не совладав с кровоточащей душой, вдова опять заплакала, а дворняга замерла, повернула голову от отбросов, внимательно посмотрела на плачущую старушку и, ковыляя, куда-то уплелась. «Испугалась» - расстроилась бабуля и заплакала еще пуще. Но через пару минут собака вернулась, неся в зубах какой-то блестящий, переливающийся на солнце, предмет. «Что это? - спросила бабушка, когда дворняга подошла и положила к ее ногам свою ношу. - Ах!» - Женщина не смогла скрыть изумления - перед ней лежала пивная бутылка, причем целехонькая!
С этого дня две души - собачья и человеческая - начали помогать друг другу: дворняга приносила вдове пустые бутылки, а старушка делилась с ней своей едой. Это нехитрое сотрудничество длилось несколько месяцев, до наступления зимы, а потом пришла беда. Как всегда спозаранку, на рассвете бабуля вышла на улицу и стала звать дворнягу. «Подружка! Подру-га! Иди сюда! Эй, где ты?» Но собака не откликалась на зов.
- Вера Ильинична, - окликнула пожилую женщину неопрятная, вечно пахнущая потом толстуха-дворничиха, - Вы кого кличите-то?
- Собачку - ответила бабушка. - Она большая такая, коричневая. Не видели?
- Так она околела, вроде. В подвале валяется.
- Как? - прошептала вдова. - Не может быть... Где?
- Говорю же, в подвале. Пойдите, посмотрите, чего мне врать-то!
С выскакивающим из груди сердцем стустилась женщина в подвал и в грязном, заваленном кучами мусора углу, нашла дворнягу. Дворничиха не ошиблась, это действительно была она – ее помощница. Несчастное существо лежало на бетонных плитах, ставших ледяными от холода и сырости, и не подавало признаков жизни. «О, Господи, за что?!»- старушка склонилась над собакой и слезы, хлынувшие из глаз, оросили недвижимое тело дворняги. Дрожащей рукой вдова погладила холодную голову животного и вдруг собака пошевелилась, медленно открыла загноившиеся глаза и с тоской посмотрела на бабулю.
«Так ты жива! - воскликнула старушка, - Ах, моя дорогая, как хорошо! Потерпи, милая, потерпи, сейчас я тебя вытащу и все у нас с тобой будет хорошо, все будет хорошо».
Наверное, только силой огромной любви, жалости и милосердия удалось пожилой больной женщине на руках вынести дворнягу из подвала и отнести домой. Она устроила болящему животному теплую подстилку, накормила и напоила прохладной водой, на последние деньги вызвала ветеринара. Почти месяц боролась старушка за жизнь собаки и победила, спасла подругу, а уже через пару месяцев ласковая, любящая, бесконечно преданная Счастливица встречала хозяйку, когда та возвращалась домой, радостным, заливистым лаем.
Пару дней тому назад я встретила их на улице. Бабуля вела свою верную дворнягу на веревке-поводке - они направлялись в магазин - и улыбалась. Впервые за много лет она была счастлива и довольна жизнью, не смотря ни на что. Две одинокие души обрели покой и любовь, которую они - женщина и собака - подарили друг другу, на всю жизнь, до самой смерти…
Молодая женщина сидела на кровати, поджав ноги, и прислушивалась к каждому шороху. Чтобы поймать тварь, ей нужно было сначала понять, где именно та притаилась. «Ну, выходи, выходи!» - твердила про себя девушка. Охота началась несколько минут тому назад, когда тварь опять решила проявить себя, выступить среди ночи, нарушить спокойный сон женщины и ее возлюбленного. И теперь, под мерное дыхание парня, охотница ловила осторожные звуки, доносившиеся из-под кровати, где затаилась тварь.
Глаза девушки были полуоткрыты, дыхание замерло, сердце выскакивало из груди, но билось тихо, так, чтобы не спугнуть добычу. Ее руки занемели в ожидании, ноги напряглись, готовясь к броску, и вот, наконец, тварь сделала ошибку, тихими, крадущимися шагами вышла из своего укрытия, и в этот момент девушка напала. Одним прыжком она перелетела кровать, неслышно опустилась около твари и схватила ее. Тварь выпучила глаза и попыталась вырваться, но не тут-то было! На охоте молодой женщине не было равных, в далекие «обезьяньи» времена она произошла не от этих неуклюжих кричащих созданий, а от диких кошек, сильных, мускулистых животных с мягкой поступью и острыми клыками.
Девушка подняла тварь за задние лапы и укусила ее за живот. Ей хотелось впиться жертве в горло, разорвать белый шерстяной покров, добраться до пульсирующей крови, но она сдержалась. За много миллионов лет женщина-кошка научилась быть осторожной, не показывать свою истинную сущность, скрывать ее в глубине души. Поэтому она в ритм колотящегося сердца отшлепала тварь, заглянула в искрящиеся зеленые глаза и пригрозила «Только попробуй!», а потом отшвырнула ее от себя. Поверженный противник, поджав уши, отполз под плиту и жалобно засопел. Девушке не было жалко тварь – она получила по заслугам, к тому же в дикой природе, откуда они обе были родом, не было место жалости и слабости, здесь нужно было побеждать, доказывать свою силу и могущество, порабощать врага.
Несколько раз глубоко вздохнув, женщина-кошка еще раз пригрозила твари и легла обратно на кровать, под бочок спокойно спящего мужчины. Очередная охота прошла успешно, а значит, можно было расслабиться и уснуть, чтобы утром проснуться от громкого настойчивого урчания домашнего кота – ночной твари, признавшей ее главенство и пришедшей замаливать ночные грехи, чтобы следующей ночью согрешить снова.
Тупой конец лазерной установки уткнулся в бетонную стену. «Вот черт! – выругался Вадим, ерзая на стуле, - Где же эти суки попрятались?» Юркие, натренированные пальцы забегали по клавишам, отворачивая героя от тупика, несколько щелчков и Супервоин оказался в темном коридоре с потрескивающими мигающими лампами.
Новая игра заметно отличалась от привычных и хорошо изученных Вадимом бродилок-стрелялок; здесь не было ни армии клонированных уродцев, угрожающих всему живому доселе невиданными бедствиями, ни нескончаемого запаса разнообразных боеприпасов, ни животворных аптечек. Разработчики игры под названием «Внутри» обещали «реальные впечатления» и «неподдельный ужас», и действительно, нажав «Enter», Вадим почувствовал волнение, словно он оказался где-то на перекрестке реальности и фантазии.
Вслед за титрами, прошел рекламный ролик игры, во время которого Вадиму предложили ввести свои данные: рост, возраст, вес, и загрузить фото – для большего «проникновения» в игру. «Круто!» – подумал парень, и через несколько минут с экрана монитора на него смотрел компьютерный близнец. Впечатление от появления в игре настолько реального прототипа самого себя было неоднозначным. С одной стороны, представлять себя в роли Супервоина было гораздо проще, с другой – в душе поселилась какая-то тревога: все-таки воспринимать безапелляционное «died», относительно парня с твоим лицом и телом тяжелее, чем снова и снова убивать какого-нибудь «мистера X».
Предыстория «Внутри» была такова: некий разум, обитающий за пределами нашей Вселенной, но способный перемещаться на огромные расстояния, проник в компьютерную систему Microsoft и подчинил ее себе. В мгновение ока чужеродный вирус распространился по всему миру, однако не стал демонстрировать себя, а тихо затаился в ожидание своего часа. Наконец, благоприятный момент настал, и запредельный разум создал игру, которая должна стать настоящей чумой XXI века и истребить человечество, стереть его с лица земли. Игроку, решившему вступить в схватку с чужеродным злом, предлагалось проникнуть в сердце вражеской цивилизации и справиться с коварными инопланетянами, или, если не повезет, отдать жизнь во имя человечества.
Задумка разработчиков Вадиму понравилась, он никогда не верил в борьбу с марсианами, чертями или привидениями, не мог по-настоящему «поверить» в игру. Здесь же ему давали такой шанс, максимально приблизив реальную ситуацию к выдуманной истории; опять-таки собственное лицо по ту сторону монитора обещало добавить впечатлений. Парень кликнул «Начать игру» и вгляделся в экран...
Его виртуальное «эго» бродило по темным коридорам в поисках запрятанной где-то в глубине вражьей субстанции. Вооружившись предложенным в начале игры оружием, Супервоин, наверное, в сотый раз обходил помещение, пытаясь найти вход в логово врага. Ни разу ему не встретилось живое существо, хотя каждую секунду он был готов разрядить в него хоть целую обойму; ирреальный мир затаился в бездействии и молчании. Не в силах оторваться от компьютера «не солоно хлебавши», Вадим упорно продолжал поиски, напряженно сжав зубы.
Миновав очередной поворот, он увидел перед собой деревянную дверь, поразительно похожую на дверь его комнаты, открыл ее и замер. Перед живым и компьютерным Вадимами предстала комната – зеркальное отражение реальной, в которой он сейчас сидел. У Вадима закружилась голова, словно в спасательный круг, вцепился он в мышь, часто дыша и моргая глазами. Ослабленное длительным сидением перед мерцающим экраном зрение сыграло с ним злую шутку, Вадиму показалось, что комнаты – реальная и виртуальная – соединились, а грань, отделяющая их друг от друга, стерлась.
Пытаясь прийти в себя, он закрыл глаза, а открыв их, увидел в своих руках длинный ствол лазерной установки и бесчисленные коридоры, в которых затаилась вечная тьма. От ужаса и внезапного, острого, жуткого понимания Вадим закричал, но ответом ему было лишь прокатившееся по безлюдному внутриигровому помещению эхо...
Большой и вкусный кусок торта величаво лежал на блюде и с нескрываемым презрением поглядывал вокруг. Подгоревшие, ржаные куски хлеба, черствые ломти питы и небрежно раскрошившиеся пирожки с капустой совсем не походили на то изысканное общество, где он жил до сих пор. Да и разве можно их, этих крестьян, назвать «обществом»?! Они же не имеют о нем никакого представления! Вот он - самый красивый, свежий и аппетитный кусок торта – другое дело. Он, между прочим, настоящий лорд! Да, да, не чета этим… Вся его жизнь протекает среди мягчайших кремов и прозрачных, ослепительных витрин. Его друзья – абрикосовый джем и нежный бисквит, а подружки – взбитые сливки и воздушные, легкомысленные бизе. Ох, эти шалуньи-бизе! Кусок торта чуть заметно улыбнулся, ему вспомнилась недавняя интрижка с одной легковесной и легкомысленной бизе. Легкая тень нашла на торт и на мгновенье завлекла воспоминаниями…
- Эй, гражданин! - наглая плесневелая пита посмотрела на кусок торта.
- Вы ко мне обращаетесь, ммм,.. госпожа? - кусок торта немного смешался, не зная, как назвать нахалку, потревожившую его покой.
- А к кому же еще, невежа?! - удивилась пита.
- Это я-то? - от возмущения у куска торта просто перехватило дыхание, - Да вы на себя посмотрите!!!
- Чаво–чаво? Хлеба добрые, да что же это делается–то, а? - завизжала пита, - Приезжий невежа оскорбляет коренную жительницу этого стола! Куды ж мы катимся?
После этих слов, которые и словами назвать уже было трудно, поскольку, возбужденная пита орала во всю глотку, поднялся всеобщий крик: «Свинья приезжая! Сама, вонючка, уже протухла вся, а все туда же! Долой новую власть! Не выдавливайте из меня капусту, граждане! Я– лорд!!! А я лордиха!!!!!! Понаехало тут всякого разного! Да я же королевской крови! Начхать, начхать, начхать!»
Ааааааааааппппппччччччххххххи!
Как гром среди ясного неба! Над балаганом, устроенным на столе, смачно и с удовольствием чихнул здоровый детина. Только что закончился очередной рабочий день, и работяга пришел хорошо поесть после славно проведенного трудового дня. Утеревшись необъятной тряпицей, видимо исполняющей роль носового платка, мужик потянулся к привычной, славной ржаной буханке и увидел торт.
- Эй, жана!
- Да чего же ты так орешь то, касатик. Тута я, тута.
- Это что? - спросил работяга, кивая на торт.
- Торт. Специально у Маньки, что в кондитерской работает, для тебя выпросила. Дай, говорю, отнесу своему работяге, пусть побалуется!
- Ай, спасибо! Да красоту такую и есть то жалко, да и ручищи у меня не из чистых! Пойду хоть ополосну, а то боязно…
Кусок торта все так же продолжал лежать на тарелке, но его кремовая душа ушла в пятки: «Неужели я закончу свою жизнь так позорно?! Умру во рту у простого, крестьянского мужика! Но разве к этому я стремился, разве этого заслуживает мое благородное происхождение, мой интеллект?!» - распереживался он. От расстройства тонкая консистенция торта нарушилась, и он потек по тарелке, оставляя за собой жирный, сладкий след, полный страдания и боли. Тем временем, вернулся к своему столу мужик.
- Ай, ай, ай, жана! Покуда я мыл руки торт растаял как снеговик под солнышком! И как же теперь мне его поесть?
- Ой! И правда! Слушай, а может быть, он какой тухлый?! Может, Манька–то мне порченный подсунула?!
- Ах, шельма! А ведь и вправду!
- Не трогай его лучше! Да и я его в руки больше не возьму! Пусть так и стоит здесь, авось к утру совсем растает, да я тогда его нашему поросю снесу.
«Что??!!! Неужели это правда?! Поросенку??!!! - кусок торта находился на грани дрожжевого обморока, - Уж лучше пусть меня целиком проглотит этот человек! Я же такой хороший, такой вкусный и свежий! Я же отличный торт, гордость пекаря! Меня никак нельзя отдавать поросенку, он же даже не мыслящее существо, так – СКОТ! А я, я же лорд, лорд!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!»
*******
Три с лишним дня простоял кусок нежного кремового абрикосового торта на столе. От страданий и унижения он совсем растекся и испортился: так, что даже поросенок Борька не решился его съесть. Чумазенькое, розовое рыльце долго принюхивалось к тому тухлому месиву, которое еще три дня назад было прекрасным тортом, потом смачно чихнуло и презрительно фыркнув, отвернулось.
Впервые на Антикварном салоне девочка с темно-синим плюшевым медведем появилась осенью. По перегороженным разноцветными гипсокартонными панелями залам ЦДХ неспешно, от стенда к стенду, прогуливались люди. Тучные, обрюзгшие мужчины, в едва застегивающихся на животе пиджаках и с неизменным выражением приобретенного в бурные, страшные, перестроечные 90-е превосходства на лицах-масках, холеные разновозрастные дамы в мехах и бриллиантах, юркие перекупщики с бегающими глазками и потливыми, вечно скользкими ладонями, вылизанные до блеска блондинки с голодными улыбками в неприличных, не по сезону коротких юбках...
«Несвежие» - шепнула игрушечному зверю девочка, повертев головой по сторонам. Она стояла в середине расчерченного хлипкими перегородками зала второго этажа и внимательно разглядывала посетителей выставки. Пары и одиночки гуляли по Салону, не замечая ее, но, странное дело, ребенок казался единственно реальным, живым существом в Доме Художников на Крымском Валу.
Упрямо сжав губы, девочка некоторое время наблюдала. Сегодня ей предстояло выбрать троих. Возраст и род занятий не имели значения, а вот внутреннее содержание избранных следовало тщательно проверить. Именно от души человека зависело настроение девочки, а ей сегодня не хотелось плакать... Наконец, она остановилась на пожилом одутловатом галерейщике примерно семидесяти лет отроду, молодящейся особе с накаченными силиконом губами и мальчике лет десяти. Обычно девочка с медведем не трогала детей, но этот мальчик так отвратительно вонял! Он пах не лучше старика; зловоние, которое исходило от его души, распространялось на весь выставочный зал и очень раздражало девочку. Мелкие бледно-голубые глазки мальчишки смотрели капризно и вызывающе, губы кривились в презрительной усмешке, пацан все время показывал кому-нибудь язык и строил рожи.
Посоветовавшись с медведем, девочка поочередно подошла ко всем троим избранникам: должна же она была, как принято, дать им последний шанс, и спросила, не найдется ли копеечки для интерната глухонемых детей-инвалидов. Как и положено, ей трижды отказали. Вздохнув, малышка погладила индигового медведя по холке и чмокнула в пластмассовый нос. Игрушка колыхнулась, по плюшевому тельцу пробежала дрожь, и медведь ожил.
- Ты знаешь, кто - сказала девочка.
- Да - ответил он и так же, как несколькими минутами раньше девочка, подошел к галерейщику, женщине и ребенку.
Они не успели понять, что произошло. Просто умерли – обычно и повседневно, так, что никто и не заметил. Только на трех стендах антикварной выставки появилось три новых редких экспоната, раритета, которые, конечно, будут проданы. Дорого.
Маленький Ангел остался без работы. Так иногда случается, когда Всевышний направляет своего помощника к только что появившемуся на свет младенцу – пока не крещенному, а значит лишенному небесного заступника, – но крошка умирает, так и не встретившись со своим Ангелом. Душа малышки возвращается к Творцу и ждет нового воплощения, а Ангел томится без подопечного.
Именно так случилось и на этот раз и, как назло, во время дебюта Маленького Ангела. А ведь он так мечтал об этом ребенке, так хотел стать самым лучшим ангелом, заслужить похвалу Учителя и даже, кто знает, занять место в его небесной свите! Чуть не плача, явился он к облачному престолу и, упав на колени, взмолился даровать ему нового младенчика.
- Тебе придется немного подождать. Скоро родится чудный ребенок, и ты станешь его правой рукой - заверил Маленького Ангела Мудрейший.
- Но я не могу ждать! - воскликнул торопыга, - Мне так хочется творить добро, аж крылья чешутся!
- Раз так - нахмурившись, ответил Господь, - поищи себе крестника самостоятельно. Может, это тебя кое-чему научит...
- Спасибо!!!
Вылетев из покоев Господа, Ангел стремглав бросился вниз и уже через минуту парил над черепичными крышами маленького городка, затерянного между высокими снежными горами и темно-синим морем.
Пролетая над одним из домов, он увидел девочку лет двенадцати. Очаровательный, голубоглазый ребенок с пшенично-светлыми тоненькими косичками поливал цветы на подоконнике. Подлетев поближе, Ангел заметил, каким бедным было жилище девочки. Краска на стенах дома потрескалась и частично отвалилась, обнажив тусклый, серый камень, деревянный подоконник грозил того и гляди обрушиться, занавески на окнах давно выцвели и болтались на ветру, словно поношенные тряпки. «Я как раз вовремя» - обрадовался Ангел, сел на правое плечо девочки и тихонько промолвил:
- Здравствуй, Лилия!
- Кто здесь? - заинтересовалась девчушка, оглядываясь по сторонам.
- Я. Ангел, Маленький Ангел.
- Здравствуйте, Ангел. Но где вы? Я Вас не вижу. Это сон? Я сплю?
- Нет, нет, Лилия. Ты не спишь. Просто я невидимый.
- Ааа... А Вы действительно Ангел? Настоящий-пренастоящий?
- Самый настоящий, только еще маленький. Но когда-нибудь, я вырасту и стану... - впрочем, тут хвастунишка подумал, что Лилии не обязательно знать о его планах, и перевел тему - Хочешь, я буду твоим другом и наставником? Мне очень нужно найти ребенка, которому я смог бы помогать...
- А что это дает? - спросила Лилия.
- Ну... - задумался Маленький Ангел; он впервые слышал такой вопрос, - Я буду помогать тебе, направлять на путь истинный и защищать от искушений...
- Как если бы мы были богаты, и мой папа носился бы со мной, как отец Вероники, банкир, носится с ней? - заинтересовалась девочка.
- Думаю, да - на мгновение, задумавшись, ответил Ангел. Он, правда, не совсем понял что такое «банкир», и почему отец Вероники все время ее носит, но вида не подал.
- Тогда хочу!!! - захлопала в ладоши Лилия и пустилась в пляс.
С этого дня Маленький Ангел не отходил от Лилии. Ну, или почти не отходил - несколько раз в год он наведывался на небо, чтобы навестить своих родителей и повидаться с Наимудрейшим. Ангел часто спорил с девочкой, особенно когда она начинала рассуждать о том, как хорошо иметь много денег. Иногда они даже серьезно ругались по этому поводу, но в целом, жили дружно. Так прошло несколько лет, причем, для Ангела они промелькнули как один миг. Лилия повзрослела, стала поглядывать на мальчиков и еще больше завидовать богатым сверстницам.
- Почему я бедна? - часто вопрошала она Ангела.
- У каждого из людей свой крест, - в который раз отвечал он - Это твое испытание. Преодолеешь искушение - станешь богатой, нет - погрязнешь во грехе.
- Лучше быть грешницей с деньгами, чем нищенкой-святой! - в сердцах кричала девушка.
- Ты говоришь, не подумав - обижался Ангел и надолго замолкал, надеясь, что Лилия одумается и покается.
Но девушка имела слишком гордый и независимый характер, чтобы признавать свою неправоту. К тому же, она считала, что права...
- Почему я родилась в этой семье, а не у богатых или известных родителей? Чем я хуже дурочки Вероники? - возвращалась к волнующему ее вопросу Лилия, терзая Ангела. - За что Бог отправил меня в семью бедной прачки, когда я чувствую себя принцессой?! Это несправедливо!
- Ты не права, Лилия, и в глубине души ты это знаешь. Всевышний мудр, он все делает правильно. Твоя мать ничуть не хуже остальных, даже лучше: она добрая, ласковая, трудолюбивая. Да, к сожалению, она бедна, но разве в деньгах счастье?!
- Именно в них! На них можно купить все на свете!
- Как же ты ошибаешься, Лилия... На них не купишь даже одного дня жизни...
- А я и не хочу дни покупать! Мне так хочется красиво одеться, чтобы все девки умерли от зависти...
- Разве ты живешь ради того, чтобы кто-то умер от зависти?
- Да! Я страдаю от бедноты, понимаешь?! Я несчастлива...
- Побойся Бога...
- Я ненавижу твоего Бога. Он вреден и несправедлив!
На этот раз Маленький Ангел всерьез обиделся на Лилию. Сказать такое об Учителе! Да еще после того, как он столько раз рассказывал ей о его доброте и любви к людям, приводил столько примеров!
- Эй, ты! - позвала Лилия Ангела через несколько дней. - Ты что, умер? Мне нужно посоветоваться.
- Ты все равно меня не слушаешь...
- Да перестань ты дуться. Ну, сказанула лишнего, с кем не бывает...
- Покайся в богохульстве, девочка! Сходи на исповедь и прими причастие.
- Не до того сейчас...
- Вот видишь...
- Как ты считаешь, Ангел, может мне стоит ... ммм... ты понимаешь…
- Что?!
- Учитель музыки мне сказал, что если я останусь с ним в его кабинете - ненадолго, всего на полчасика, - то он мне купит...
- Помилуй тебя, Бог, Лилия! Да что ты такое говоришь?! В своем ли ты уме?!
- То есть, ты против?
- Ооо!
- Ладно, не будем говорить об этом.
- Но ты?..
- Не буду.
- Слава Богу!
- Твой Бог тут не при чем. Я сама так решила. Рано еще...
Как не ужасно было признаваться себе в этом, но вопреки всем стараниям Ангела, Лилия выросла жадной, завистливой и почти лишенной моральных принципов девушкой. Маленький Ангел много думал об этом. Он считал себя повинным в ослеплении девушки, думал, что где-то допустил ошибку и ночи напролет - пока Лилия спала - пытался отыскать мгновение, когда это произошло. Раз за разом прокручивал он перед мысленным взором дни жизни с девушкой и никак не мог найти изъяна. Наконец, охваченный горем, Ангел взмыл ввысь и очутился перед престолом Добрейшего.
- Учитель!
- Я знаю. Это не твоя вина.
- Но...
- Преисподняя прислала своего наставника девочке, когда она еще была в утробе матери. Мы ничего не смогли поделать. Ни я, ни ты...
- Но это невозможно!
- Если родители ребенка забывают причащаться Святых Таинств во время беременности...
- Что?
- Отец Лилии погиб задолго до ее рождения, а мать была слишком занята скорбью по нему, чтобы обратить свой взор ко мне.
- За девять месяцев она не разу...
- Не вознесла молитвы, и, конечно, наши враги воспользовались этим.
- Как же так?! Я так старался...
- Ты молодец. Благодаря тебе, она много лет не творила умышленного греха. Это многого стоит. Смирись, мы здесь бессильны.
- Я буду бороться! Учитель, прошу, позволь мне вступить в бой!
- Ты проиграешь его.
- Прошу!
- Если ты так этого хочешь...
Рыдающий Ангел опустился на правое плечо Лилии и впервые за много лет наклонился назад и посмотрел на ее левое плечо. На нем гордо восседал внушительных размеров бес с масляными глазками и толстыми, поросшими рыжими волосами щеками.
- Привет, привет! Давно не виделись... - весело приветствовал Ангела нечистый.
- Сгинь!
- Только если она захочет. - подмигнув, ответил дьявол. - Но она, похоже, не хочет. Извини!
- Оставь ее, изыди, сатана!
- Ха-ха! Ты слишком порывист, друг мой, я, конечно, имею к нему некоторое отношение и даже состою в отдаленном родстве - моя пра-пра-бабушка когда-то с ним, кхе-кхе, ну, ты понял... Но, чтобы быть им?! Нет! Я всего лишь скромный служитель.
Маленький Ангел не мог этого вынести. Он зажал уши руками, задрожал и вернулся в обычное положение, спрятавшись от беса за светлым облаком волос Лилии.
Спустя несколько дней, Лилия отправилась на городскую площадь за сельдереем. Активно работая локтями в людской давке, она пробралась к знакомой торговке, поторговалась с ней за ароматный пучок, убрала его в плетеную корзинку и собралась уже прокладывать себе дорогу обратно, но неожиданно встретилась глазами с хорошо одетым пожилым господином, внимательно разглядывающим ее. «Пора» - мелькнула в голове девушки шальная мысль, и Лилия подошла к мужчине.
- Вам что-то нужно? - медовым голоском спросила она.
- Как сказать, красавица, как сказать... Все зависит от тебя, моя сладкая.
- Нет. Все зависит от Вас. От того, что Вам нужно...
- А если я скажу, что на этот вечер... ночь мне нужна компания такой вот милой, скромной девушки?
- То я спрошу, насколько этой девушке будет с Вами интересно?
- Очень интересно, уж поверь мне.
- Правда?
- Да и на утро она не будет скучать. На тысячу монет можно хорошо повеселиться...
- Тысяча монет?!
- Да. Я щедро плачу за... компанию.
- Я согласна составить ее Вам.
В сердце Маленького Ангела что-то оборвалось. Что-то очень важное и ценное, без чего больно дышать и невозможно ни разу взмахнуть крыльями.
- Как ты можешь, Лилия?! - воскликнул он. - Бежим отсюда, скорее!
- Замолчи - зло ответила девушка, продолжая улыбаться богачу. - Я долго тебя слушала и еле сводила концы с концами. На тысячу монет я смогу, наконец, стать счастливой! Такие деньги моя мать зарабатывает за пять лет, а мне всего-то надо провести с этим стариканом одну ночь...
- Я не вынесу этого... Лилия, прошу тебя, умоляю, слышишь? Не надо!
- Уходи.
В который раз, обнажив перед пожилым господином белоснежные зубки и встряхнув золотом волос, Лилия уточнила: «А когда я получу деньги?»
Физическая боль, знакомая всем нам, не значит ничего по сравнению со страданием, которое испытал несчастный Ангел при звуке этих слов. Свет померк, и вместо него в сердечко небожителя стала вливаться непроглядная, удушливая тьма; небо сжалось до размера глаз девушки и упало ему на голову. От горя Маленький Ангел покачнулся, потерял равновесие и свалился с плеча девушки в грязную, зловонную лужу с отбросами, да так и остался лежать в ней.
Наступила ночь, потом - день, потом опять ночь, а он так и лежал в грязи, не смея пошевельнуться. Так на Земле прошло несколько десятков лет, Ангелу показавшихся несколькими днями. Наконец, он приподнялся, отряхнул белоснежные крылья и взлетел ввысь. Не творить добро было выше его сил, Маленький Ангел просто не умел ничего больше делать...
Следующим крестником нашего ангелочка стал молодой юноша. Добрый, честный, справедливый парень с радостью открыл для Маленького Ангела двери своей юной неиспорченной души. Юношу звали Клаус, ему было девятнадцать лет, и вот уже несколько месяцев он работал курьером в небольшой конторке, специализирующейся на издании художественных книг.
Клаус во всем слушался своего небесного учителя и помощника. Они с Ангелом подолгу беседовали о Боге, о бессмертной душе, о будущей вечной жизни в раю. Маленький Ангел души не чаял в своем новом «сыне», давал ему советы, уберегал от ненужных встреч и знакомств. Мать Клауса не могла налюбоваться на сына и благодарила Бога за то, что ее мальчик с каждым днем становился все лучше и лучше. Единственное, что печалило материнское сердце, так это то, что в свои девятнадцать Клаус еще ни разу не был влюблен, а Гильде (так звали мать юноши) мечталось женить его на доброй работящей девушке, которая бы стала хорошей помощницей ей и преданной женой ее сыну. Но... человек предполагает, а Бог располагает и посылает испытания даже самым лучшим из нас.
Клаус действительно влюбился - безумно, страстно, как можно только в ранней юности, - в супругу своего начальника. Молодая двадцатипятилетняя Беатриче была столь прекрасна, нежна, и в тоже время недоступна, что просто околдовала юношу. Он уже не так часто беседовал с Маленьким Ангелом о вечности - его заботил настоящий день, и перестал следовать его мудрым советам. Горячая молодая кровь Клауса бушевала от страсти и любви.
Маленького Ангела очень тревожила страсть подопечного, тем более что в отличие от юноши, он точно знал, что эти чувства - испытание. Счастье нельзя построить на беде, каждый человек должен дождаться «своей» половинки, а не отбирать ее у другого. Перед Клаусом сейчас открывалось два пути: светлый и темный, зла и тьмы, добра и света. Старый, как мир выбор, который человек должен сделать сам. Ни родители, ни друзья, ни даже небесные заступники не в силах уберечь человеческую душу от испытания и уж, тем более, им не дано предугадать ее окончательный выбор. Маленький Ангел знал, что в жизни Клауса настал тот самый момент, когда юноше предстоит решить по какому пути он пойдет дальше, каким будет его будущее. Всеми силами старался Ангел отвратить Клауса от преступной страсти, внушал ему что возжелать жены ближнего своего грешно, что очень скоро он встретит свою настоящую любовь и судьбу, но все было напрасно. Запретный плод манил невинного юношу сильнее магнита, Беатриче казалась ему самой прекрасной и совершенной женщиной на свете, королевой ради которой можно пойти на все...
Клаус был готов умереть ради ее ласкового взгляда, так что когда молодая красавица сначала осторожно, а потом все более откровенно стала предлагать ему свою любовь в обмен на смерть супруга, юноша не долго думал. Роковая госпожа давно мечтала избавиться от надоевшего мужа: вот уже почти год она тайно встречалась с любовником, соединиться с которым окончательно мешал ненавистный брак. Развестись с мужем - довольно успешным бизнесменом - она не могла, поскольку ее приданое ограничивалось несколькими платьями, и единственным ее сокровищем была внешность. Так что глупый, наивный юноша-курьер подвернулся как нельзя, кстати. С его помощью можно было без проблем устранить супруга, не замарав рук. Конечно, Клаусу придется отплатить хотя бы одной ночью страсти, но ради такого дела Беатриче спокойно пойдет на это.
Страсть делает многих из нас слепыми и глухими к доводам рассудка, ввергает в пучину сильных эмоций, и тогда только чудо способно вернуть к реальности. Увы, на этот раз чуда не произошло, неустанные молитвы Маленького Ангела не смогли уберечь Клауса от страшного греха человекоубийства. Даже когда мы грешим по мелочам, наши небесные помощники плачут, что же говорить о страданиях, которые они испытывают во время наших серьезных проступков! И все же именно благодаря этому бесконечному потоку слез, который смешивается со скорбью Господа о наших заблудших душах, мы осознаем свои ошибки и каемся.
Клаус убил своего босса, супруга Беатриче, на глазах Ангела, и еще теплая алая кровь безвинной жертвы обрызгала белоснежные одежды небожителя. Если бы ангелы не были бессмертны, этот миг, бесспорно, стал бы для нашего героя последним. Бессильный, беззвучный стон горя прокатился по горнему и дольнему мирам, земля всколыхнулась, вздрогнула и на влажное от слез лицо Маленького Ангела посыпались мириады сверкающих звезд...
- Ангел! - голос, пронзивший миры, маленький страдалец узнал бы в любом из них.
- Да, Всевышний...
- Я знаю, какую боль ты сейчас испытываешь и как страдает твое израненное сердце, но жизнь на этом не кончается.
- Я не могу больше им верить...
- Значит, ты недостоин им служить! - в голосе Наимудрейшего зазвучал еле сдерживаемый гнев. - Ты плачешь от обиды и боли, потеряв вторую душу, а я каждый миг теряю сотни и все равно люблю их и верю в них. Люди - самое прекрасное мое творение.
- Учитель, как ты сохраняешь веру в людей?
- Я дарую им прощение. Люди не могут не грешить, на то они и люди. Но если после ошибок они восходят на новый уровень сознания, понимают и принимают наказания, которые я посылаю, то они возвращаются ко мне лучшими, чем уходили. Запомни это.
- Запомню.
- Ты хотел творить добро и нести в мир свет, но столкнулся с предательством. Это больно и, поверь, мы все страдаем из-за твоего горя, я плачу вместе с тобой над Лилией и Клаусом, но... Я плачу с сотворения мира и, как ты видишь, все еще живу. Успокойся. У меня есть для тебя работа.
- Какая?
- Ты будешь нести добро и радость, беззаветно любить и показывать пример настоящей преданности и верности, которую редко встретишь среди людей. Что скажешь?
- Я согласен! Я только этого и хочу!
- С минуты на минуту на Земле родится щенок. Он ничего не будет уметь, ничего не будет знать, ничего не будет делать - только любить. Преданно и верно, не требуя взаимности. Всю свою жизнь он посвятит любви к своим земным хозяевам. А после смерти... если захочет, вернется ко мне, а нет - будет ждать своих хозяев в маленьком домике в раю, чтобы когда-нибудь вновь воссоединиться с ними.
Господь замолчал. Маленький Ангел ненадолго задумался, но уже через мгновение, его лицо осветила улыбка.
- Ну, что, Маленький Ангел, ты хочешь стать этим щенком?
- Да, Учитель. Ведь не так важно в ком быть ангелом, главное - им быть!
*******
Яркая вспышка, краткая боль, и на свет появилась миниатюрная собачка, крошечный щенок, маленькое чудо. Милая, добрая, смешная собачка, которая по счастливому стечению обстоятельств (или небесному расчету) попала в мой дом, и в мою семью. И теперь мы счастливы. Наш маленький ангел каждый день дарит нам самую большую драгоценность на свете - свою доверчивую, искреннюю, чистую и поистине, ангельскую ЛЮБОВЬ.
Вы не можете начинать темы Вы не можете отвечать на сообщения Вы не можете редактировать свои сообщения Вы не можете удалять свои сообщения Вы не можете голосовать в опросах
Предыдущая тема
Наверх Вниз 
СПАСИБО!
